Интервью ⟩ Катерина Марголис: "Я хочу преодолеть эффект стаи, свойственный русской культурной публике" (6)

- Катя, не могу не задать этот вопрос. Почему у вас такие длинные посты?

- Мои посты – не тексты. С высокой частотой я стала писать их с февраля 2022 года лишь с одной целью – с помощью слов пробраться через хаос. Я, конечно, что-то и для себя формулировала в процессе написания, но в основном все сводится к самому процессу. Посты немного похожи на картины – в картине же сконцентрирован и процесс, и результат одновременно. Если бы я считала свои посты текстами, а не открытым дневником, я бы намного сильнее их редактировала.

- Но это же очень сложно читать. Из-за длиннот…

- …пропадает мессидж? Да, я думала об этом. Но для меня вообще было сюрпризом, что люди будут читать такие длинные тексты, не говоря уже о реакции на них. Если бы в мои задачи входила какая-то агитация, я бы делала это по-другому. Но выяснилось, что это оказалось важно не только для меня. И это происходит вопреки всем заявлениям, что никто ничего не читает, у всех картинки, клиповое сознание. Но для меня важнее всего оказалась огромная папка писем людей из Украины – они писали их во время обстрелов и блэкаутов.

- Есть представление, что 24 февраля – это просто маневр тех, кто хочет спрятаться от себя. Война началась в 2014 году, а эти люди уповают на указанную дату, потому что восемь лет жили в России и мирились со всем, что там происходило и что она творила…

- Для меня большим шоком был 2014 год. И вовсе не выкрутасы чекистов, которые вряд ли могут удивить, а реакция на них так наз. "мыслящего класса". Огромное количество людей отвалилось сразу, причем таких, которых я хорошо знала. Выяснилось, что "все неоднозначно", "Крым – наш", и они готовы рвать на себя рубаху. Это была какая-то активация встроенного чипа – "быть" через "иметь", обладать, прирастать территорией. За два дня до 24 февраля я встретила свою подругу из Киева, и мы уже обсуждали, дойдет ли до них. А потом все равно шок…

- Возникает противоречие. Шок – это же реакция на полную неожиданность. Но здесь было не так. Может, само состояние "странной войны" на востоке Украины и вечное ожидание войны настоящей дегенерировало, притупило тревоги, поэтому все равно "вдруг", все равно шок?

- К сожалению, да. В 2014 году у меня был совсем маленький ребенок, и я от чего-то могла психологически защищаться. Не давать себе к чему-то привыкнуть – отдельный труд. "Ко всему-то, подлец, человек привыкает" (цитата из рассуждений Родиона Раскольникова в романе Федора Достоевского "Преступление и наказание" - прим. ред.). Так что, если еще немного о моих "не-текстах", то это усилия по "денормализации" того, что нормализовано быть не может.

- Вы сразу пишете, не задумываясь?

- Я встаю очень рано и первое, что я делаю, я пишу. Первые полгода я писала все и сразу, для меня это было очень сильным императивом. Теперь быстро перечитываю и могу что-то поправить.

- Действительно ли для вас невозможны никакие компромиссы? Вы всецело поддерживаете Украину и негативно отзываетесь обо всех, кто недостаточно осуждает Россию…

- Дело не в осуждении, а в оттенках культурной идентичности. Я бы не видела и не чувствовала бы их так ярко, если бы это было в другой цивилизации, на другом языке и так далее. Это не в один день произошедшее саморазоблачение. Я ведь и про себя понимаю то же самое – что из себя представляет сегодня пусть даже "очень хороший" российский интеллектуал и либерал на фоне того, что происходит в Украине и к чему он так или иначе имеет отношение.

- Можно ли "человека России" противопоставить "человеку мира"?

- Что значит "человек мира"? Я могу легко себя так позиционировать - я давно не живу в России, говорю на пяти языках, мои дети трилингвы, выросшие в Европе. Однако мне кажется, было бы нечестно размывать из-за этого свою свою ответственность. Сейчас вообще не имеет значения все, что я о себя говорю – я и то, я и это…

- Пропуском в будущее для человека с российской идентичностью являются только донаты вооруженным силам Украины?

- Вы меняете логику. Донаты ВСУ – не индульгенция и не самоочищение. Насущная необходимость состоит в том, чтобы представить: такой же человек, как ты, чей-то сын, друг, знакомый сидит в окопе и в него летит ракета, которую изготовили и запустили твои соотечественники, люди, чья идентичность хотя бы частично разделяется тобой. Что можно делать, чтобы сопротивляться этому абсолютному злу? Либо воевать с ним, либо помогать тем, кто воюет. Это жизненно важно. Людей в Украине заставило сражаться за нашу и вашу свободу твое дражайшее отечество, и ты должен выступить против варварства, вот и все.

- Весной вы давали интервью "Свободе" по поводу своей графической книги и сказали, что не хотите "иметь общий кровоток с соотечественниками". Сейчас вновь появился термин "соотечественники", хотя ваши дороги с ними разошлись 20 лет назад. Или не разошлись?

- Иногда я говорю "экс-соотечественники". Мы живем в мире, где все происходит в реальном времени. Это мир live-трансляции. Все, что раньше происходило в послевоенный период, сейчас происходит одновременно с событиями. И я нахожусь в одном информационном поле с людьми, которые, как и я, продолжают говорить по-русски.

- Вы отозвали свою изданную в России книгу с фестивалей, но не из интернет-продаж, прекратили отношения с издателем, но только на новом витке войны …

- Да, это так, и дело не в количестве тиражей, а в факте сотрудничества. Все книги, которые были выкуплены интернет-магазинами до 24 февраля прошлого года, находятся вне моего контроля. Я не получаю за них денег. Но я бы хотела специально отметить, что не осуждаю тех, кто считает иначе. Например, я во всем согласна с недавно опубликованным на "Свободе" эссе Михала Шишкина, хотя он убежден, что его продажи в России – это очень важно. У меня не столь высокое мнение о своих книгах, но, если кто-то думает, что его или ее книги могут что-то поменять, это вызывает у меня уважение. Например, Людмила Улицкая тоже так думает. Кто-то преподает в негосударственных вузах, поддерживает связи со своими бывшими студентами, - почему нет.

- Важно, что вы это говорите. Многие на основании вашей сетевой репутации полагают, что вы осуждаете всех, у кого сохраняются хоть какие-то связи с Россией.

- Абсолютно не так! Я объявляла в начале 2022 года онлайн-курс в "Свободном университете", и у меня был соблазн его отменить, но я этого не сделала! Потому что с начала курса в марте до его завершения в июле те студенты, что были в России, сменили место проживания. Или не сменили, оставаясь в Нижнем Новгороде, Барнауле, Томске. Эти талантливые и открытые люди говорили: я занималась этим, я занимался тем. Это очень страшно, когда ровесники твоих детей говорят о себе в прошедшем времени. Если можно помочь им вернуться настоящее время, это нужно делать!

- Многие убеждены, что вы самое "белое пальто" в русскоязычных соцсетях. Вас это вряд ли оставляет совершенно равнодушной…

- Когда вы непоправимо расходитесь с людьми, с которыми вас связывали десятилетия дружбы, это бывает очень болезненно, хотя теперь уже вызывает исследовательский интерес. Я в одном лице объект, субъект и материал этого исследования. Эффект стаи вызывает у меня сопротивление – мне становится интересно, способна ли я его преодолеть. А непримиримое отношение к критике – это беда нашей культурной публики, хотя эта опция должна быть в нее встроена по умолчанию. Видимо, свою роль играет готовность к внешним репрессиям, которая приводит к внутренней консолидации: свои правы, несмотря ни на что!

- Вы как-то ограничиваете свою вовлеченность в этот срач?

- Я уже по характеру оповещения могу понять, буду я отвечать на комментарий, или нет. Даже в личку я получаю ежедневно десятки сообщений. И у меня есть практики защиты, так как работа с соцсетями – это не моя профессия. Я никогда не отвечаю на хейт и оскорбления. Если незнакомый человек тегает тебя в комментарии, то вероятность хейта – 90 процентов. Если же человек хочет вступить в диалог, работает алгоритм: сначала лайк, потом ответ. Лайк – это не поддержка, а знак готовности к общению. Если человек спокойно представляется в личном сообщении и просит дать ему возможность оставлять комментарии под моими постами, я принимаю его в друзья, даже если это мой оппонент.

- Откуда в соцсетях столько преувеличенной ярости?

- В соцсетях все обостряется. Мы позволяем себе там больше, чем глядя человеку в глаза. Гнев говорит о том, что задеты болезненные вопросы, которые вдобавок не отрефлексированы. То есть разговор о явлении ты воспринимаешь как разговор о себе. Тема имперскости русской культуры и "великой русской литературы" может вызвать ярость, потому что это вшитая идентичность, часть личности. Отсюда инстинкт – атаковать в ответ, а не пытаться разобраться со своей идентичностью.

- С какой это стати?! Кто атаковал - тот пусть сам с собой и разбирается, а я в полном порядке!

- Вот-вот, именно такую реакцию имею в виду, у вас неплохо получается…

RUS TVNET в Telegram: Cамые свежие новости Латвии и мира на русском языке!