Принц Филипп: незаурядный человек, проживший незаурядную жизнь

Он пережил почти всех своих современников - тех, кто его знал, понимал и мог бы объяснить другим главные черты его характера.

Оттого-то в нашем сознании сложилось упрощенное представление о герцоге: острый на язык, вспыльчивый человек, который отпускал сомнительные шутки и неполиткорректные ремарки, эксцентричный дядюшка, который, казалось, существовал всегда, которого в семье любили, но который при этом часто ставил в неловкое положение и себя, и всех в компании.

Но со смертью приходит переоценка. Потому что принц Филипп был незаурядным человеком, прожившим незаурядную жизнь, которая была крепко связана с глобальными переменами, на которые оказался так богат XX век. Эта жизнь была полна поразительных контрастов и противоречий, наполнена служением и, в определенной степени, одиночеством. Он был человеком сложным, умным и вечно неугомонным.

Его родители познакомились на похоронах королевы Виктории в 1901 году. В то время только четыре европейских страны не были монархиями, и все королевские семьи состояли в том или ином родстве. Правда, после Первой мировой войны многие династии лишились короны. Тем не менее в год его рождения монархии все еще были нормой. Его дед был королем Греции, его двоюродную бабушку, ее мужа и детей расстреляли большевики в Екатеринбурге, а его мать была правнучкой королевы Виктории.

У него было четыре старших сестры, и все они вышли замуж за немцев. В то время как Филипп сражался за Великобританию на Королевском флоте, трое из его сестер активно поддерживали нацистов. Ни одну из них на его свадьбу не пригласили.

Когда же наступил мир и экономика немного оправилась, Филипп с азартом ударился в создание лучшей Британии, призывая страну как можно шире внедрять в жизнь достижения науки и поддерживая различные идеи в области промышленного дизайна, планирования и образования.

За десятилетие до того, как премьер Гарольд Уилсон заговорил о "раскаленной добела технологической революции", Филипп в своих выступлениях и интервью твердил о необходимости модернизации страны. По мере того, как страна и мир становились все богаче и потребляли все больше, Филипп стал предупреждать о негативном влиянии такого прогресса на окружающую среду - задолго до того, как тема ее охраны стала хотя бы в отдаленной степени модной.

Характер принца ковался в хаосе первого десятилетия его жизни и окончательно оформился благодаря полученному образованию. Ранние годы жизни Филиппа прошли в скитаниях: страна, где он родился, его отторгла, его семья развалилась, и он постоянно перебирался из страны в страну, ни одну из которых не мог назвать своей.

Ему был всего год, когда британский эскадренный миноносец вывез всю семью с греческого острова Корфу. Греческие власти приговорили его отца к смерти, которая была потом заменена изгнанием.

Британский корабль высадил беглецов в Италии. Свое первое зарубежное путешествие Филипп провел, ползая по полу поезда, увозившего семью от побережья вглубь страны. "Замызганный ребенок в безлюдном поезде из ночного Бриндизи", - так позднее описывала эту картину его сестра София.

В Париже он жил в особняке, предоставленном одним из родственников, но и он не стал его домом. Всего через год, когда сам Филипп был в Британии, психическое здоровье его матери, принцессы Алисы, настолько ухудшилось, что ее пришлось отправить в приют для умалишенных. Его отец, принц Андрей, уехал с любовницей в Монте-Карло. А все его сестры вышли замуж за немцев и перебрались в Германию.

Всего за десять лет Филипп из принца превратился в бездомного скитальца практически без копейки в кармане, о котором никто не заботился и за которым никто не смотрел.

"Полагаю, в те годы никто и не знал, что у меня есть отец", - сказал он как-то. Принц Андрей умер во время Второй мировой войны. После того как немцы оставили Францию, Филипп отправился в Монте-Карло, чтобы забрать оставшиеся от отца вещи. Впрочем, забирать было практически нечего: пара платяных щеток и несколько запонок.

К тому времени, когда мальчик попал в частную школу Гордонстоун на северном побережье Шотландии, он был крепким, независимым и мог за себя постоять. Другого выхода у него и не было: в Гордонстоуне эти черты были возведены в основные принципы воспитания, учеников готовили к жизни, поставленной на службу обществу, умению работать в команде, приучали их к ответственности и уважению к личности. Там же пробудилось одно из главных пристрастий его жизни - любовь к морю.

Филипп любил свою школу так же сильно, как его сын Чарльз ее ненавидел. Филипп обожал Гордонстоун не только потому, что там делался особый упор на физическое и умственное здоровье - он и так был отличным спортсменом. Он любил школу за заложенные в ее программу этические принципы, сформулированные ее основателем, педагогом еврейского происхождения Куртом Ханом, бежавшим в Британию от нацистов.

Эти этические принципы стали важной, если не самой главной, частью представлений Филиппа о том, как следует прожить жизнь. Они постоянно возникали в его выступлениях.

"Суть свободы, - сказал он в Гане в 1958 году, - это дисциплина и самоконтроль". Годом ранее, произнося речь в Исследовательском обществе британских школ, он отметил, что, хотя удобства послевоенной жизни, безусловно, важны, гораздо важнее, чтобы человеческий дух не оказался погашен легкостью бытия.

А еще за два года до этого в Ипсвичской школе для мальчиков он говорил о важности моральных и материальных жизненных императивов, подчеркивая, что важность каждого индивидуума служит направляющим принципом нашего общества.

Именно в Гордонстоуне обозначилось одно из главных противоречий его необычной жизни. По мнению Курта Хана, важность каждого человека была главным отличием Британии и других либеральных демократий от тоталитарной диктатуры, из которой тому удалось бежать. В основе философии самого Филиппа лежал тот же принцип: каждый человек имеет право принимать собственные моральные и этические решения.

И при этом всю свою жизнь, сначала на флоте, а потом, на протяжении многих десятилетий во дворце, он был этого лишен и был вынужден жить в соответствии с чуждыми ему правилами, традициями, прецедентами и иерархией. Свободы для самовыражения у него почти не было.

Можно ли сказать, что он, в чем часто обвиняют членов королевской семьи, говорил одно, а делал другое? Или же его сознательный выбор - посвятить себя служению, отринув собственные интересы был, в силу обстоятельств, для него и выбором единственным?

В 1939 году, в Дартмутском военно-морском колледже встретились две главные страсти его жизни. Он научился выходить в море в Гордонстоуне, в Дартмуте же он научился тому, как быть командиром и лидером.

Главные черты его характера - достичь цели и добиться победы - не осталась незамеченными. Несмотря на то, что он поступил в колледж гораздо позже остальных кадетов, Филипп оказался лучшим выпускником 1940 года. Продолжив морское образование в Портсмуте, он получил самую высокую отметку на четырех из пяти выпускных экзаменов. Он стал одним из самых молодых первых лейтенантов Королевского флота.

Впрочем, следует отметить, что море было у него в крови. Его дед по материнской линии был Первым морским лордом - командующим Королевским ВМФ, его дядя "Дики" Маунтбэттен командовал эсминцем, на котором Филипп проходил практику.

Во время войны он отличился не только храбростью, но и показал себя незаурядным стратегом. Море было для него естественной средой обитания. "Принц Филипп, - как-то написал директор Гордонстоуна Курт Хан, - преуспеет в любой профессии, для которой требуются выносливость и сила".

Правда, далеко не все отнеслись к молодому, блестящему и амбициозному офицеру с восторгом. В мирное время, уже командуя своим кораблем, он обращался со своими подчиненными довольно сурово. Кое-кто думал, что даже слишком сурово.

"Если у него и был недостаток, это была склонность к нетерпимости", - написал один из его биографов. Это мнение не было единственным, причем современники выражались гораздо прямее. "Один из членов его экипажа сказал, что скорее умрет, нежели вернется под его команду", - отметил один из них.

В Дартмуте в 1939 году, когда война была уже неизбежной, он окончательно осознал, что его судьба связана с флотом. К тому же он влюбился в море. "Море - это потрясающая госпожа, у которой потрясающе меняются настроения", - признавался он.

Но вскоре у моря появилась соперница.

Когда король Георг VI в сопровождении дяди Филиппа, лорда Маунтбэттена, посетил морской колледж, он привез и свою юную дочь Елизавету. Филиппа попросили за ней присмотреть.

Надо сказать, что он явно постарался поразить ее воображение, например, прыгая через сетку теннисного корта. Он был уверенным в себе, общительным, очень красивым, с королевской кровью в жилах, хотя и без королевства. Она же была хорошенькой, немного слишком серьезной, немного стеснительной и совершенно потеряла голову.

Знал ли он, что в этот день судьба столкнула лицом к лицу две главные страсти его жизни? Что он не сможет получить и море, и эту девушку?

Впрочем, на очень короткое время после свадьбы в 1948 году в его жизни были обе. Молодожены провели два идиллических года на Мальте, когда Елизавета еще не была королевой, а Филипп командовал кораблем, что было с самого начала его самым большим желанием. Но болезнь и ранняя смерть короля Георга VI положили конец этой почти обыденной и счастливой жизни.

Он прекрасно знал, что означает смерть короля. Эта новость застала его в Кении, где они были с Елизаветой, посещая африканские страны вместо тяжело больного Георга VI. Филипп узнал о ней первым.

По словам его конюшего (личного секретаря) Майка Паркера, он выглядел так, как будто ему на плечи свалилась тонна кирпичей. Какое-то время он просто сидел, сгорбившись на стуле, закрыв газетой лицо и грудь. Его принцесса стала королевой. Его жизнь бесповоротно изменилась.

Учитывая, что он почти никогда не демонстрировал ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего жалость к самому себе, и крайне редко говорил о своих чувствах, наверное, сам он думал, что высказался о конце своей военно-морской карьеры вполне откровенно.

"Я никогда не думал о том, что было бы, если бы все было иначе, - как-то сказал он. - Возможно, я сожалею только о том, что мне не довелось продолжить службу на флоте".

Но те, кто лично знал и этого человека, и его желания, говорили прямее. Бывший Первый морской лорд, адмирал лорд Уэст сказал, что Филипп исполнил свой долг, но что прощание с флотом было для него огромной потерей. "Я это точно знаю", - добавил он.

Момент, когда принцесса стала королевой, выявил еще одно кардинальное противоречие в жизни Филиппа. Он родился и вырос в мире, которым, почти без исключения, управляли мужчины. Он был резким и физически сильным мужчиной, который воспитывался, а потом и служил в исключительно мужском обществе.

Он гордился своей мужественностью, сказав Майку Паркеру после рождения принца Чарльза: "Для того, чтобы родить сына, надо быть мужчиной". При этом в одночасье и на последующие 65 лет целью его жизни стала поддержка его жены, королевы.

Ему пришлось всегда выступать на вторых ролях.

На публике он всегда шел чуть позади. Он был вынужден ради нее пожертвовать своей карьерой. Он должен был извиняться, если заходил в ее комнату. Во время коронации он опустился перед ней на колени, вложил свои руки в ее и поклялся быть ее верным подданным и душой и телом.

Его дети не могли носить его фамилию Маунтбэттен. "Я просто какая-то чертова амеба!" - воскликнул он по этому поводу. Но изменить ничего было нельзя. Она была королевой. Он был ее мужем.

Филипп о поменявшихся ролях говорил немного. По его словам, до того, как Елизавета взошла на престол, он естественным образом занимал главное положение в доме. "Люди приходили ко мне и спрашивали меня, что надо делать. Но в 1952 году все очень и очень сильно изменилось", - вспоминал он.

Переход к жизни во дворце оказался жестоким.

"Филиппа, - сказал его конюший, - постоянно зажимали, одергивали, списывали со счетов и перемывали ему кости. Мне казалось, что у него не было ни друзей, ни помощников".

Но и сам Филипп себе не очень-то помогал. Один из его биографов написал, что поначалу персонал полагал, что с ним трудно иметь дело, что он колючий, упрямый и заносчивый. Кое-кто при дворе относился к нему с подозрением, считая, что он то ли искатель приключений, то ли охотник за приданым.

К тому же в его жилах текла немецкая кровь, а Британия только-только стала оправляться после тяжело давшейся победы над нацистской Германией.

В ответ Филипп заполнил свою жизнь постоянной и ни на день не прекращающейся деятельностью. Он сопровождал королеву в ее зарубежных поездках, лишь иногда отвлекаясь на собственные интересы: спорт, промышленность или науку. Она почти всегда путешествовала с ним, но он путешествовал и без нее. Он, а не она, посещал с прощальными визитами бывшие колонии в 1950-х и 1960-х.

Дома же он занимался сотнями проектов и программ, с упором на молодежь, науку и спорт. Он играл в крикет, теннис и поло, он плавал, ходил под парусом, занимался греблей, ездил верхом и управлял конным экипажем. Он научился летать и проявлять свои фотографии.

Он решил модернизировать и жизнь во дворце: размашисто вышагивая по коридорам, заглядывая даже в кладовые и чуланы, он хотел знать, кто и чем занимается и как эту деятельность можно улучшить. Он взял на себя управление королевским поместьем Сандрингем, сделав его гораздо более эффективным.

Как написал один из его ранних биографов, Филипп считал, что у него есть творческая задача - показать, что монархия является динамичным институтом, соответствующим потребностям современного британского общества и реагирующим на его проблемы.

Он был молод и очень хорош собой, он улыбался, шутил и прекрасно чувствовал себя перед камерой.

На фотографии, сделанной во время визита в один из лондонских клубов для мальчиков в конце 1950-х, Филипп широко улыбается, одет с иголочки, волосы лежат безупречно, а его окружают восхищенные лица ребят и их мам, которые стараются к нему поближе протолкнуться. Эта картина сильно напоминала то, что творилось вокруг Битлз.

Он писал, а позднее и печатал тексты выступлений в своем кабинете на втором этаже Букингемского дворца с окнами, выходящими на дворцовый сад и Грин-парк, в окружении тысячи книг, с моделью первого корабля, которым он командовал, на письменном столе. В 1986 году он, вечный модернизатор, купил то, что сам он называл отличной машинкой - небольшой компьютер.

На протяжении десятилетий он произносил по 60, а то и 80 речей каждый год, по широчайшему спектру интересовавших его вопросов. По этим речам можно судить о том, что это был за человек.

Ему пришлось присутствовать на огромном количестве церемоний, которые выводили его из терпения. "Куча времени и энергии, - сказал он студентам и преподавателям Честерфильдского технологического колледжа, - ушло на то, чтобы собрать вас, чтобы вы пришли выслушать меня, как я потрачу уйму времени на то, чтобы официально объявить это здание открытым, когда все и так прекрасно знают, что оно уже давно открыто".

У него был огромный спектр интересов, хотя далеко не все его идеи приводили к каким-то конкретным действиям.

Несмотря на то, что он инстинктивно стремился к модернизации, он был человеком консервативным и до некоторой степени относящимся с подозрением к козням большого города. Он предпочитал практические решения напыщенным теориям. "Это начинание обречено, - заявил он как-то на Конференции стран Содружества по индустриальной революции. - Оно погрузилось в разреженную атмосферу теоретизирования".

Он стал защитником окружающей среды задолго до того, как эту проблему осознали другие. Он предупреждал о жадной и бессмысленной эксплуатации природы. В 1982 году он стал одним из первых, кто заговорил о том, что сегодня волнует нас всех, но что тогда не интересовало почти никого: о проблеме, непосредственно связанной с развитием промышленности - накапливании углекислого газа в атмосфере, которое он правильно называл парниковым эффектом.

Кроме того он постоянно занижал собственную значимость, пожимая плечами в недоумении, явно не понимая, почему кому-то может захотеться слушать его выступления. "У меня почти нет опыта самоуправления, - сказал он на одной из подобных встреч. - Я один из самых управляемых людей изо всех, кого вам когда-либо доводилось встречать".

В качестве примера иррационального поведения он приводил произнесение и выслушивание речей на важных мероприятиях. Выступая на открытии Всемирной выставки в Брюсселе в 1958 году, он иронично отметил, что может считать себя экспертом по посещению выставок. Он прекрасно понимал, что большинство речей - скучная формальность, которую надо как-то пережить, и был готов дать собравшимся посмеяться на его счет.

Еще одно противоречие его жизни состояло в том, что человек, которого так волновало, как мы проводим свою жизнь, который постоянно задавался вопросом, как жить в соответствии с моральными нормами, который пытался понять, как правительство и общество направляют человеческие инстинкты, в общественном сознании почему-то считался занудным обитателем баров и салонов, а его уход из общественной жизни в 2017 году СМИ отметили списком его неудачных высказываний, неполиткорректных шуток и соленых острот.

Да, временами он мог быть грубым, а иногда и очень грубым, в этом нет никаких сомнений. В какой-то степени это можно отнести на счет его желания делать все как можно быстрее. Отчасти причиной могли быть его проблемы со слухом, унаследованные от его почти полностью глухой матери. В определенной степени причиной были и его не слишком изящные манеры, так же как и полное пренебрежение к чувствам окружающих, возросшее на почве высокого социального статуса и личного характера.

Какое-то время было немало крика и выговоров по поводу тех, кто не сумел ему угодить, и не слишком много благодарности тем, кто сумел.

Если посмотреть на прошедшие десятилетия, то в жизни Филиппа было два больших контраста.

Первый - между жизнью, проведенной на публике, и человеком, который предпочитал тихую частную жизнь, закрытую от общественного взора.

Мальчик, которого постоянно перебрасывали от одного опекуна к другому, из школы в школу и из страны в страну, быстро научился запечатывать свою личную жизнь от окружающих. Если его биографы задавали ему личный вопрос, то в ответ получали пожатие плечами и "я не знаю, кому это интересно".

Однажды он сказал о своем сыне Чарльзе: "Он - романтик. Я - прагматик. И из-за того, что я смотрю на мир не так, как его видят романтики, меня считают бесчувственным". Нет ни малейших сомнений, что этот укол был для него болезненным. Но его личные мысли были не для общественного потребления.

Вторым же был контраст между вихрем его общественной жизни и одиночеством в жизни частной. Разумеется, у него была семья, хотя он пережил всех своих сестер. Но в его жизни было крайне мало (если они вообще были) друзей - видимо, как следствие его закрытого характера и обстоятельств.

"Жизнь, - написал один из его биографов, - не дала ему завести друзей, потому что у него просто не было на них времени". А королевская семья, существуя в своем собственном мире, отторгает посторонних. Покойный Джеймс Каллахан, бывший премьером в 1970-е, как-то сказал: "Королевская семья предлагает вам дружелюбие, но никак не дружбу".

Генерал-майор Чарльз Стикленд из Королевской морской пехоты, в которой Филипп был генерал-капитаном 64 года, рассказывает о том, как герцог прилетел на учения в Норвегию.

"Он должен был быстро поздороваться с военнослужащими, а затем пообедать с командиром. Вместо этого он попросил двух капралов положить ему в котелок еды, сел на рюкзак, начал рассказывать истории и болтал с моими пехотинцами. А ведь для него предполагался шикарный обед. После чего он опять сел в вертолет, оставив группу моих ребят с мыслями о том, как же это здорово - быть королевским морским пехотинцем".

Это был, так сказать, винтажный, истинный Филипп: никаких церемоний, иерархия отодвинута в сторону и предпочтение отдано большой группе, а не более интимному небольшому собранию.

Из-за его стремления к уединению, из-за его положения и из-за того, что почти все, знавшие его лучше других, ушли, наше представление о нем всегда будет неполным. Но это еще и из-за того, каким он был человеком, из-за противоречий и контрастов, которые проявлялись на протяжении десятилетий.

"Такому непостоянному человеку, как Его Королевское Высочество, нужен портрет свободного покроя", - как-то раз сказал художник и архитектор сэр Хью Кассон.

Однажды принца Филиппа спросили, в чем заключалась его жизнь (вопрос, который обычно вызывал его недоверчивое фырканье). В поддержке королевы? "Абсолютно, абсолютно", - ответил принц.

Он не считал себя лидером, хотя был способен вести за собой. А собственные достижения он постоянно преуменьшал. Принимая в 1948 году очередную награду, он с присущей ему скромностью говорил о себе и других награжденных. "Наше единственное отличие - в том, что мы сделали то, что нам было сказано сделать. Сделали настолько хорошо, насколько смогли. И продолжали делать".