О прошлом надо однажды сказать откровенно, поставить точку и идти дальше

Во первой части интервью с импресарио, журналистом, художником и издателем, Владимир Решетов рассказал о том, какие музыкальные фестивали нужны Юрмале сегодня и в чём отличия латышской и русскоговорящих аудиторий. Представляем вашему вниманию расшифровку фрагментов второй части интервью.

Об интеграции: «Язык вообще не имеет значения»

«Комментировать ситуацию интеграции русскоязычных я могу исходя из того, как живут мои дети и внуки. Дети родились в СССР, но застали лишь последние годы его существования. Обе дочки после окончания школы практически сразу попали в латышскую среду. У одной из них резкий переход на латышский язык обучения был достаточно сложный, тем не менее она достаточно хорошо «вписалась» - у нее до сих пор все подруги из института - латышскоговорящие. Старшие внуки закончили латышский садик, прекрасно говорят на двух языках - на русском, потому что это язык общения в семье, и на латышском. Внуки помладше также ходят в тот же латышский садик и при этом не испытывают никаких проблем - одна из внучек может переходить с латышского на русский достаточно легко, у нее нет никакого дисбаланса.

Процессом интеграции должна заниматься школа - но не насильственно, а исподволь - через предметы, уроки, занятия на латышском языке.

Я не вижу в этом никакой трагедии - новое поколение, как сейчас модно говорить, флексивное, эластичное. Виртуальная среда, интернет, которые плотно вошли в нашу жизнь, - интернациональны. На мой взгляд, сейчас язык вообще не имеет значения.

Я сам свободно общаюсь на русском, латышском, немецком и польском. Немного слабее знаю английский, понимаю и немного говорю на украинском.

О переходе на латышский язык обучения: «Если мама ребенку перед сном рассказывает сказку на его родном языке, как он сможет его забыть?»

В переходе на латышский язык обучения не вижу большой проблемы - пускай я буду говорить вопреки мнению многих, но это моя точка зрения. Я подробно не изучал документы, связанные с данной реформой, однако вижу, что она постепенная, растянутая на несколько лет (разговор с Решетовым состоялся еще до принятия закона о полном переходе на латышский язык обучения, - прим. ред.). Оценивая уровень владения языком своих внуков, я понимаю, что они без проблем перейдут на латышский язык обучения. Домашний язык может быть любым и он сохранится, если родители будут общаться с ребенком. Для того, чтобы язык «не потерялся» есть воля человека, его личное желание.

Навязывать можно все, что угодно, но если человек не захотел, или напротив - захотел, он будет этого добиваться. При нынешних технических возможностях ты можешь читать любые книги на любом языке не выходя из дома, электронно используя любые библиотеки мира. Если мама ребенку перед сном рассказывает сказку на его родном языке, как он сможет его забыть?

Я часто привожу в пример одну мою знакомую балтийскую немку - она родилась в 1934 году в Риге. Она ходила в садик, куда ходили дети дипломатов разных стран в Риге. Я, правда, не спросил, на каком языке в садике общались китаянки, японки, мальчишка из Норвегии, дети из других стран… Сейчас она по-латышски говорит очень мало, но достаточно хорошо его понимает - помнит названия рижских улиц, которые были еще до 40 года и т.д. Её сыновья родились и выросли в Германии, при этом они прекрасно владеют русским языком. Это только семейное воспитание".

[..]

О «генетической памяти»: «Вспоминать это всегда больно»

«Через какое-то время всегда происходит смягчение «острых углов», взаимоотношений. Сейчас мы видим, что происходит с национальной, генетической памятью в Украине, в Польше. Это огромные государства, которые находятся в Европе, в одном случае это 40 миллионов, во втором — 50 с лишним. И между ними исторически были очень тяжелые моменты. Мы можем вспоминать об отношениях поляков и украинцев в 18 или 16 веках, когда были «паны» и были «быдло». Эти взаимоотношения уже давно смягчились, никто про это кроме историков не вспоминает. [...]

Мой знакомый режиссер Войцех Смажовский, автор очень многих «острых» фильмов, снял фильм «Волынь», посвященной Волынской резне. До съемок этого фильма он был в Риге и рассказал, что хочет, чтобы над фильмом работали два режиссера — он со стороны Польши, другой - из Украины, что обеспечило бы «взгляд с двух сторон». Он не нашел ни одного украинского режиссера, кто бы согласился работать над фильмом. Я слышал разные отзывы об этой картине, в Украине её, конечно, запретили. Я считаю, что напрасно — любой фильм надо показывать. Да, его потом можно критиковать за то, что он не соответствует исторической правде или «там что-то переврали»… но, со временем, я думаю, пройдет и это.

Если говорить про болезненные моменты, их в истории было очень много… Были они и между Польшей и Германией, и между Чехией и Германией и т. д.

Все эти моменты, когда перекраивались границы, огромные этнические группы людей переселяли принудительным способом. Вспоминать это всегда больно.

Вот пример — Институт национальной памяти в Польше (комиссия по расследованию преступлений против польского народа, - прим. ред.).

Я часто бываю в Польше, в том числе по линии Рижского музея гетто, и могу сказать так — почему-то в мировом сообществе сейчас продвигается идея, что поляки виноваты в холокосте и многом другом, но никто не говорит, что Польского государства тогда не существовало — правительство было в изгнании в Лондоне, оно организовало целую структуру по спасению евреев на оккупированной немцами территории.

Да, были в Польше полицейские, которые сотрудничали с нацистами, сдавали евреев. Но известны случаи, и их было немало, когда подпольное польское государство находило этих людей, вылавливали, совершали настоящий суд со всеми доказательствами, предоставляли защитника, и практически всегда этот суд заканчивался расстрелом виновных. И это на оккупированных территориях. И кто после этого упрекнуть поляков в том, что они вели себя недостойно? Антисемитизм был в Польше и до и после войны. Антисемитизм был во всей Европе. И сейчас в какой-то степени он существует.

Но, когда мы обвиняем Польское государство, надо понимать, что во время холокоста этого государства не было…

О прошлом: «Надо было совершить так называемый нюрнбергский процесс над коммунизмом»

О прошлом надо однажды сказать откровенно, поставить точку и идти дальше. Но надо сказать честно, используя объективную информацию разных источников, посмотреть на то, что происходило с точки зрения современности.

Не сказав честно о прошлом, мы не можем смотреть в будущее. Если мы отмахиваемся от какой-то проблемы, острого вопроса, мы закладывает эту «бомбу замедленного действия» в будущее — потому что кто-то об этом обязательно вспомнит и начнет играть на этих «болезненных струнах».

Когда Советский союз разваливался, я считаю, надо было совершить так называемый нюрнбергский процесс над коммунизмом, потому что это второе большое зло после нацизма, которое привело к большим трагедиям. Очень многие смотрят на советское прошлое в состоянии эйфории, через розовые очки, вспоминают «как все было хорошо». Так происходит потому, что люди моего поколения тогда были молодыми, а когда мы молоды, обычно все кажется радужным. Кажется, у нас не было забот… но то, что имели люди нашего возраста за «железным занавесом» почему-то забывается.

О «национальном конфликте» в Латвии: «Надо понять одну сторону, чтобы в ответ поняли тебя»

Проблема не в том, что «два лагеря латвийского общества» используют факты из истории выборочно, а в том, что далеко не все люди, принадлежащие к русскоговорящей общине Латвия идентифицируют себя с Латвийским государством. Если ты этого не делаешь,

тебе надо определиться «где ты» - либо не жить здесь, либо попытаться понять интересы другой части общества, и тогда произойдет движение на встречу. Твоя попытка понять другую сторону поспособствует тому, что другая сторона захочет понять тебя.

Я хочу, чтобы удалось «поставить точку» и «сгладить острые углы». Многие забывают, что история, к сожалению, процесс медленный, но я верю, что со временем мы сможем преодолеть те проблемы, которые у нас есть.