Прошедшие через ад: депортации 1941 и 1949 года глазами детей (19)

Документалистика: история в масштабе человека

- Скажите, Дзинтра, документалисты — они тоже историки? Свидетельства очевидцев, воспоминания конкретных людей, факты частной жизни — многое остается в истории именно потому, что записано, зафиксировано, снято. Профессиональные историки эпоху изучают с большой дистанции, так сказать, «по бумагам»… А Вы занимаетесь практической историей.

- Документалисты фиксируют историю, но не всегда дают ей оценку научного уровня. На мой взгляд, историкам, тем, кто занимается наукой, надо больше прислушиваться, что говорят люди. Надо самим интервьюировать людей или же брать готовые материалы — они собраны нами в книге «Дети Сибири», есть и в музее оккупации. Но я замечала, что историки — особенно историки младшего поколения — по-иному подходят к историии. Они относятся к конкретному человеку сухо, отстраненно, я бы даже сказала — равнодушно. Историков люди интересуют только как объект исследования. И в Латвии, и в Европе сейчас учат подходить к истории именно так.

- А документалисты?..

- Документалист, если он равнодушен к своим героям, никогда не сможет сделать фильм. Ты ведь как бы проживаешь с каждым из героев его жизнь и его судьбу… Вот историк мне говорит: в 1947 году был принят такой-то закон, 20 лет заключения больше уже не давали… Но из рассказов людей, мы знаем, как это происходило в реальности...

В России ведь часто было так: и закон есть, и, может быть, даже документ об освобождении уже у тебя в руках есть. Но вот чекист рвет у тебя на глазах этот документ, бросает его в мусорную корзину… Мол, вот теперь где все твои права и твоя бумага. Это я здесь для тебя главная власть!.. Так что я вижу опасность в том, что историки, изучая документы и законы, не всегда способны вникать в судьбы конкретных людей.

- То есть, они обобщают, но при этом не углубляются в подробности, в судьбы конкретных людей?..

- Статистика больших цифр это одно - 40 миллионов, 20 миллионов, 10 миллионов… Но если речь идет о соседе или однокласснике, или о младшем братишке, это совсем другая история. Так что я с осторожностью отношусь к исследованиям историков. Недавно присутствовала на дискуссии, где один историк утверждал, что молодых людей сегодня уже не интересует история... Но по своему опыту я вижу, что это не так.

В 2001 году, когда мы сняли первый фильм «Дети Сибири» о высланных в Сибирь детях, у меня никто не брал этот фильм, чтобы показывать в школах. Мы ехали в места ссылок, например, в Вятлаг, в Соликамск, где многие тысячи мужчин разных национальностей погибли от мороза и болезней.

Но даже в 2012 году, в местном музее в Соликамске, например, молчали о лагерях, а рассказывали ...только о выдающихся достижениях в труде...

. Сейчас наши фильмы охотно показывают в латвийских школах. Визуальная история нагляднее.

Трагедии отцов и жизни детей

- Когда и как Вы начали заниматься этой темой - судьбами депортиванных, историями «детей Сибири»?

- Мне был всего лишь год, когда моего отца осудили на 25 лет, он был национальным партизаном. И это неправда, когда говорят, что национальные партизаны все были бандитами, что они только и делали, что стреляли в милиционеров. Нет, это были латышские мужчины и парни, которые ушли в леса, где просто пытались выжить…

Ведь где оказались, например, люди которых в 1945 — 1946 году призывали вернуться из Германии и они вернулись?.. Все они были репрессированы и оказались в Сибири — в Вокруте, в лагерях ГУЛАГа, в Сибири.

Мой отец, как и многие другие, ушел в леса в надежде, что американцы или англичане придут на помощь. Они хотели жить в свободной Латвии, но понимали, что история не может измениться мгновенно. Отец рассказывал мне, что тогда они хотели просто выжить. Причем было много случаев, когда латыши прятались в Литве, а литовцы, наоборот, приходили в Латвию, где их не искали. Так было легче спрятаться и выжить…

Мы с мамой жили в колхозе «Большевик», жизнь была очень скудной, и маме приходилось тяжело — одна, с четырьмя детьми, ее первый муж пропал без вести, мой отец скрывался в лесах… В 1949 году маму предупредили, что будут снова высылать латышей, и она тоже ушла в леса, где скрывалась в бункере вместе с детьми. Потом я родилась…

- Ваш отец - он выжил в ссылке, вернулся?

- Вернулся.

Через 22 года он вернулся… Впервые я увидела его, когда мне было 16 лет. Он вышел из лагеря в Потьме, это в Мордовии, вышел без права вернуться в Латвию. Тогда мама посадила меня в самолет и отправила к отцу.

Вернувшись, я много думала о том, что с ним случилось. Уже в 15 лет я снималась в кино, и решила, что буду учиться на режиссера, но это было непросто.

Мои документы изменили, поставив прочерк в свидетельстве о рождении — председатель сельсовета решил маме этим помочь, он же видел, как трудно ей приходится. Конечно, он знал про отца, как и все вокруг знали, я же летала проведать его… Но в документах значилось, что отца у меня нет, в то время у многих не было отцов. В советское время ведь было так: без бумажки ты — букашка, а с бумажкой — человек. Так что бумажка для отдела кадров у меня была...

Потом отец вернулся, хоть у него и не было права жить в Латвии, бывшие товарищи по заключению устроили на работу его учителем производственного обучения в техникуме в Малпилсе, он был хорошим преподавателем. Но о годах, проведенных в Сибири, он ничего не рассказывал.

Потом, в 1991 году, когда Латвия была уже свободной, собирались вместе латыши Сибири, латыши из Латвии и Америки. А я работала режиссером на «Телефильме» и летала на такую встречу в Красноярский край, в село Нижняя Буланка. В самолете прилипла к окну и думала о том, что где-то здесь жили и сосланные в 1941 и 1949 годах латыши. Думала, ну почему же они не могли бежать отсюда, и что с ними сейчас…

- А потом?..

- В 1996 году я

работала в проекте фонда Стивена Спилберга, мы собирали свидетельства людей, переживших Холокост в Латвии. Интервьюировала 18 человек, снимала их на камеру. Была методика, которая мне казалась просто фантастической - вопросы были так сформулированы, что создавали общую картину.

А можно было и еще что-то спросить...

И с 1997 года я стала думать, что мне надо собирать и записывать рассказы депортированных из Латвии. Среди них были не только латыши — десять процентов высланных были евреи, русские, поляки, все, кто жил здесь, были и смешанные семьи. Так уже в 1998-1999 году я поехала в архив и стала искать конкретные дела, рассудив, что начинать надо с высылки 1941 года. Но в архиве видишь лишь то, что человек был выслан — а что с ним было дальше?.. Как искать? Где искать? Это было непонятно.

В 2000 году интервью со мной напечатала газета «Diena» и домашний телефон был просто раскален от звонков. Мой муж - он композитор и работает дома - сидел и записывал целыми днями контакты позвонивших людей...

За несколько дней позвонили 180 человек, выразивших готовность рассказать свою историю!..

Латыши интроверты, не очень-то открытые люди, да и не все тогда не верили, что перемены в нашей жизни надолго… Но многие тогда впервые давали интервью. И были готовы рассказать о годах ссылок. «Я должен об этом рассказать» - говорили мне люди.

- Был, вероятно, еще и момент доверия Вам, как человеку, который на примере своей семьи знает, что это такое...

- Иногда я рассказывала моим героям об отце, о том, что мне был всего год, когда его забрали, и как я в 16 лет к нему ездила в Омск. Ведь отец 15 лет отсидел в лагерях и вышел без права вернуться в Латвию. И мне говороили: «Ты меня поймешь, я расскажу об этом именно тебе...» Сначала у меня была мысль сделать три фильма — о детях Сибири и детях, которые в 1944 году вместе с родителями уехали на запад, в Германию.

Третий фильм я хотела снять о советских детях, о детях моего поколения или чуть моложе, которые росли в колхозные времена. Однажды я повезла в места, где выросла сама, внучку, рассказывала ей, как мы жили и услышала: «Какая же у тебя была интересная жизнь!».

Хочу сказать, что мне было психологически очень тяжело записывать все эти рассказы, ведь когда ты у человека берешь интервью, ты вместе с ним и смеешься, и плачешь…

Живая история: 760 рассказов про Сибирь

- Сегодня мы черпаем информацию, в основном, в интернете. В связи с депортациями 1941 и 1949 года Викопедия называет такие цифры цифры: из всех западных регионов СССР в мае - июне 1941 года были высланы от 200 до 300 тысяч человек, в том числе из Латвии — 15,5 тысяч человек. В 1949 году из Латвии были высланы еще 13,6 тысяч семей — а это 42 тысячи человек. Совпадают ли эти цифры с Вашей информацией?

- Да, цифры совпадают. Добавлю, что среди депортированных из Латвии 14 июня 1941 года были 3750 детей в возрасте до 16 лет. Вы нашу книгу «Дети Сибири» знаете?

- Видела первое - латышское - издание, листала, прочла отдельные истории. Кстати, недавно видела ее и в мемориале «Ликтеньдарзс» под Кокнесе, там она стала востребованным экспонатом.

- В прошлом году вышло в свет и русское издание — причем оно самое полное, самое качественное. Ведь в 2001 году мы выпустили первый том на латышском языке, в 2007 — второй, потом вышло английское издание. И все время книга дополнялась, уточнялись факты, она пополнялась фотографиями. Сейчас русское издание заказывают уже и из России. Что же касается количества людей, пострадавших от депортаций, с абсолютной точностью цифры назвать нельзя. Иногда кто-то и мне говорит: а моей истории нет в этой книге…

- Масштаб депортаций был таким, что эта беда так или иначе затронула каждую латышскую семью и многих нелатышей. Если даже чьих-то семей и не коснулись депортации, то уж точно — знакомых, соседей, коллег, сослуживцев… Потом об этом много лет молчали — все все знали, но обсуждать это вслух воздерживались… Как это все изменило общество, взгляды людей?

- Депортации, и война, и снова депортации, уже послевоенные - это круто изменило жизнь людей во всем мире. Мы ведь объехали уже пол-России и всю Сибирь, и мы каждый год ездим в экспедиции. На карте Красноярскогого края, например, уже не осталось мест, где жили высланные латыши и где мы бы еще не были. Несколько раз были в Томкой и Омской областях. С 2000 года мы ездили в экспедиции сами, а с 2006 мы стали возить в Сибирь также людей, которые когда-то туда были депортированы детьми или же родились в ссылке.

У нас есть старожил экспедиции Илмарс Кнагис, он написал уже несколько книг воспоминаний. Он всегда говорит, что многие дети из Латвии, выросшие в Сибири, встречаясь, говорили друг другу: когда выйдем на пенсию, мы поедем в места своего детства. Ведь детство у человека одно, было оно плохим, или хорошим, воспоминания детства всегда очень сильны. Труднее всего было там взрослым, особенно их матерям. А ребенок — когда мама его накормила, он радуется всему - и солнцу, и реке, и новым приключениям.

Сейчас все они уже очень не молоды, а времена изменились. Добраться до мест своего детства людям очень непросто. Все надо организовать. Вот

Илмарс Кнагис и подал мне идею, что надо организовать экспедиции в Сибирь с участием самих этих людей. В 2006 году, когда мы впервые поехали расширенным составом, в Агапитово, на этот «остров смерти» с нами отправились и шесть человек из «детей Сибири».

Теперь каждый год летом в Сибирь отправляется группа из 35 человек. Уже в ноябре у нас группа заполнена, ни одного человека больше не могу взять!.. В прошлые годы мы объехали Дальний Восток, были в Амурской области, в Благовещенске, плавали по Енисею, были на Крайнем Севере и добрались почти до Диксона… Ездили также в Кемеровскую область, в Магаданскую область и в Казахстан.

Путешествия в страну детства

- А в этом году вы летом - куда?..

- В этом году едем в Красноярский край и Омскую область, а оттуда поездом — в Казахстан, в Астану.

- Но такое путешествие стоит немалых денег!.. Откуда средства на такие поездки, вас государство финансирует?

- Да, это правда, расходы большие. Но Латвийское государство экспедиции в Сибирь не финансирует.

- Деньги фонда «Дети Сибири»?..

- Откуда деньги у фонда?!.. Съемочная группа едет за счет очередного фильма, иногда помогают спонсоры. Священники с нами тоже часто едут — везем ли мы крест, чтобы установить на месте или устраиваем молебен, этому церковь тоже материально помогает. И сами же «дети Сибири»… В первые годы поездки оплачивали, в основном, их же дети и семьи. Мол, давай-ка, мама, поезжай, вот тебе деньги.

В последние два или три года в финансировании экспедиций стали участвовать и наши латвийские самоуправления. Некоторые из них просто перечисляют средства, оплачивая поездки конкретных своих людей. Идет человек в свое самоуправление, рассказывает, что в Сибирь был вывезен ребенкам, и что сейчас хочет вместе с нами туда поехать.

И самоуправление перечисляет деньги именно на его путешествие.

Сайт фонда "Дети Сибири"

- Значит, доверие к Вашему фонду со стороны общества есть.

- Играет роль публичная известность фонда «Дети Сибири».

Все видят по телевизору, как это происходит, во всех библиотеках есть наши книги, а в школах показывают наши фильмы. Еще есть передвижная выставка — это 22 мобильных стенда на латышском, русском и английском языках, и она тоже путешествует по всей Латвии и по России.

То есть всем видно, какая работа делается. Все-таки очень трогательно людям видеть, как много лет спустя где-нибудь в Сибири или в же Соликамске участники экспедиции находит могилы своих родных...

Нам легче в том смысле, что мы сами тесно связаны с этим — у меня был выслан отец, у моего оператора — тетя или дядя, так что и в письмах к мэрам городов, которые собираемся посетить, мы с полным правом пишем, что к ним едет делегация репрессированных. Кроме того, между Россией и Латвией существует договор о том, что родственники имеют право посетить место захоронения близких.

- А как вас встречают в России?..

- Мэры городов, в которые мы приезжаем, официально с нами редко встречаются. Но обязательно приходит кто-то из самоуправления узнать, все ли у нас в порядке, не надо ли чем-то помочь. Понятно, что мы со своей стороны не углубляемся в политику, не даем оценок, что здесь плохо, а что хорошо…

- А что вообще там люди о Латвии знают?

- Все время по российскому телевидению идет пропаганда, что Латвия — это враг. Это только потому, что в Риге 16 марта бывшие легионеры идут к памятнику Свободы... Но создатели этой пропаганды не понимают, насколько глубокие корни в России у латышей. Русский, даже если он происходит из латышей, он ведь сразу не бросится тебе на шею.

Бывает, что хозяин пригласит нас в дом, предложит выпить чаю… потом - водки… А потом уже говорит: а вот мой дед (или прадед) — латыш… В Красноярском крае по самым грубым подсчетам порядка шести тысяч латышей насчитывается…

А ведь перепись населения 1937 года насчитывала в России 120 тысяч латышей! Очень и очень много людей имеют латышские корни.

К тому же, у многих остались о депортированных латышах добрые воспоминания. Времена ведь были трудными для всех, и для русских тоже.

Латыши в сельском хозяйстве хорошо понимали, умели чему-то сибиряков научить - что можно еще в суровом климате посадить и как вырастить, и что сделать, чтобы корова больше молока давала…

Бытовые трудности сближают, а у людей, которые вместе их пережили, много общего.

А видели бы Вы как нас в Красноярском крае люди встречали! В Озерное - это неподалеку от Канска - с нами приехали два брата, которые когда-то там жили детьми. Там была деревня, а сейчас ничего нет. Но несколько соседних деревень вскладчину там, у озера, где прежде стояла деревня, построили эстраду, накрыли столы...

Общее детство — это очень сильное чувство. Так что отношение к нам, я бы сказала, было самое лучшее.

Прошедшие через ад

- Мне много раз приходилось слышать от людей, которые сами через депортации прошли, что условия, в которые попали депортированные из Латвии в 1941 году, были несравненно более суровые, просто бесчеловечные — и по сравнению с 1949 годом тоже…

- Несравненно более тяжелыми, конечно!.. Ведь в 1941 году началась война...

- И латыши сразу же стали для местных - «фашистами»?..

- Не только это… У них ведь у самих ничего не было — все надо было отдавать фронту. Первая военная зима была очень тяжелой, ужасной.

А в 1942 году всех депортированных, кто только способен был двигаться, отправили на Север, заготавливать рыбу для фронта. У русских у самих был голод, была война, а в условия военного времени ведь реально ничего не было.

Все было на строгом учете — продуктов взять было негде.

- У меня такое впечатление от общения с людьми, которые прошли через депортации, что многие не стали ни озлобленными, ни ожесточенными. Они сохранили лучшие человеческие качества.

- Мой муж всегда говорит: если хотите встретить светлых людей — идите к тем, кто прошел через ад. Может быть, это и тривиально, но люди, много пережившие, они ведь умеют радоваться — просто тому, что солнце утром выглянуло из-за туч и день будет ясным. Мой отец, например, он вообще не переживал из-за каких-то бытовых неурядиц. А вы посмотрите сегодня на некоторых детей, молодых женщин или молодых людей — многие из них постоянно недовольны, раздражены, все время им что-то не так…

В 1999 — 2000 году, когда мы снимали фильм, еще были живы старшие — матери наших «детей Сибири», и их свидетельства бесценны. Мы смогли записать и интервью людей, которые были в Вятлаге, и пережили его, а ведь там выжили всего 8 процентов заключенных!

Мы снимали некоторых из них. Когда я сделал фильм «Куда исчезли отцы?» многие удивлялись — Как? Откуда это? Их же не осталось уже никого… Но у нас есть архив, и ценность его огромна. Там не только 760 историй детей из высланных в 1941 году, но уже и около 150 рассказов из высланных в 1949 году.

Когда отец был еще жив, - он умер в 2001 году, - друзья его встречались, и я просто брала камеру, снимала их. Так что в архиве у нас есть уникальные судьбы. Ни один историк не расскажет того, что рассказывали эти люди.

- История каждой жизни, каждая судьба — уникальны. Но, может быть, Вы могли бы выделить какой-то эпизод, историю, судьбу, которая врезалась в память, стала для Вас личным переживанием?.. Что Вам важно сказать именно сейчас, в интервью?

- Знаете, по-человечески мне это давалось нелегко, очень непросто, ведь

судьбы всех этих людей стали и моей личной историей, стали частью меня. И я их узнаю их — по имени и фамилиии — когда вижу в газете объявление о смерти…

Очень тяжело, как будто часть тебя вместе с ними уходит. Я их только интервьюировала, но это потери для меня очень тяжелые.

Латышский менталитет таков, что мы не рассказываем своим детям о собственных переживаниях, особенно о тяжелых переживаниях.

Бывает, мне звонят и говорят: « Знаете, моя мамочка умерла… Пожалуйста, дайте мне ее рассказ, я хочу передать своему сыну...»

Мы ведь сделали диски и с полными записями интервью — это три-четыре часа, у кого как.

Иногда все это проще было рассказать чужому человеку, и они рассказывали… Человек и плачет вместе с тобой, и смеется, и в этих твоих интервью он — живой, и останется там живым…

Агапитово: жизнь на «острове смерти»

...У меня есть и особые места, которые невозможно забыть. Как Агапитово - остров смерти, где осенью 1942 году высадили примерно 800 человек - финнов, русских, немцев, латышей…

- Простите, я Вас перебью… Агапитово — это где?

- В ста километрах от Игарки. Строго говоря это не остров, а высокий берег Енисея, а на другом на другом берегу — деревня Плахино. Но для высланных это место стало островом смерти. Их здесь высадили, когда была уже практически зима, наступили холода, навигация закончилась.

Дали им только армейские палатки, продовольствия не подвезли, а ведь деревень вокруг - никаких, только пустые будки рыбаков-сезонников. Когда весной за ними пришел пароходик, из 800 человек их там оставалось в живых 60.

Не знаю, как представители других национальностей, а из латышей, которые там были, не выжил ни один взрослый, а только восемь детей выжили… Одна из переживших эту зиму - Бирута Казака, ее уже нет теперь в живых... А зимой 1942 года ей было 11 лет. И она нам рассказывала, как там умерла ее мама, и как вокруг все умирали - от голода, и от тифа... И как живые тащили умерших на вершину горы, складывали там.

И это невозможно забыть: мы, приехав на этот берег, видели на вершине горы эту горку —думали, сможем подняться к ней, но даже близко пройти не могли, все там так заросло острой травой, сплелось корнями, место стало непроходимым… Там будто сама природа нам говорила: не ходите, не надо сюда идти...

...Еще в Агапитово были Вента и Илмарс, братик с сестричкой, совсем маленькие, которые тоже попали в детский дом, мама их в Агапитово умерла.

Девочку потом нашли и забрали родственники из Латвии. А о том, что стало с братиком, она очень долго ничего не знала…

Оказалось, его усыновил офицер НКВД, тоже из латышей. Мальчик до 18 лет ничего не знал о том, кто он и откуда. Много лет спустя мы с ним встречались, но он не рассказывал, каким образом узнал правду…

Семья жила в Москве, в большом достатке, но узнав о себе, он пережил настоящий шок, возмущался. На что приемные родители сказали: да, но мы же хотели тебе добра, мы же тебя вырастили...Потом он приехал в Латвию, нашел сестру, и много раз еще сюда приезжал. Я была у него в гостях в Москве, видела удивительный альбом, который сделали его дочери. Фотографии его настоящих родителей, которые дала ему сестра, и фотографии приемных родителей...

Красивые люди! И в альбоме они рядом… Вот насколько непредсказуемой может быть жизнь. Могло быть и такое, что приемный отец мальчика был причастен к смерти родного отца…

Или вот Юрис Видиньш, известный в Латвии политик. Ему было всего 9 лет, когда он пешком пришел из Сибири. Отца расстреляли… Ведь «десять лет без права переписки» часто означало, что отцы уже были растреляны к 1942-ому году… А маму сослали под Енисейск, в Большую Кеть.

Однажды она надела на сына пальто, немножко денег в карман положила и дала ему карту, сказала: давай, беги, пробирайся домой. Но только не иди в Москву, там тебя задержат. И он три месяца шел…

Где-то пешком, где-то ехал поездом, ночевал где придется… Подумайте: в девять лет!.. Сейчас детей в этом возрасте до школы на машине возят!..

И таких историй у меня записано очень много. Когда с этим долго живешь… Вот сейчас Виестурс Кайриш снял «Хронику Мелании», все его фильм смотрят. И там тоже есть мысль, что нельзя себя чувствовать жертвой…

- Вы просто угадали мой следующий вопрос!..

- Мне отец говорил, что его персональная история — это частность, что он все простил и не ждет, что кто-то будет у него просить прощения. Но то, что сделали с народом — с народами!..

ведь русский народ тоже пострадал, и пострадал больше всех… - этого нельзя забыть, сказав, что это уже история…

Войны продолжаются, и снова есть беженцы, есть дети, которые погибают. Тогда — погибали на Енисее, сейчас дети беженцев тонут в Средиземном море… Мир не становится лучше. Но мы же должны учиться у прошлого. Я, например, чисто по-человечески не могу понять, почему большие государства не договорятся о прекращении войны в той же Сирии. Ведь все это связано — война и те, кто делает свой большой бизнес на войне.

От смерти спасала привычка к труду

- Вы сделали и продолжаете делать сейчас большое и трудное дело, сохраняете коллективную память народа. Вопрос такой. Что стало уроком, итогом всех этих тяжелейших испытаний, через которые люди не по своей воле прошли?.. Что вынесли латыши из этого страшного опыта?.. Мы говорили о том, что пережившие ад становятся добрее, сильнее. А еще о чем важно сказать?

- Судьбы народов и судьбы отдельных людей не всегда зависят от них самих. Далеко не всегда человек сам кузнец своего счастья … или несчастья. Как говорят китайцы, не дай вам Бог жить на сломе эпох! Каким бы ты сам ни был хорошим и умным, но если придется тебе оказаться в центре цунами — сметет тебя в считанные минуты…

Сегодня мы видим, как мусульманский мир противопоставляется христианскому миру, и европейцам часто говорят, мол, вы все погрязли в пороках… И поэтому с вами не придется даже воевать — вы сами разрушаете устои своей цивилизации, сами ведете ее к гибели.

Мы и правда что-то важное утратили и потеряли. Прежде ребенок был частью семьи, участвовал в работах, у него были свои обязанности по хозяйству. И семья таким образом воспитывала в нем привычку к труду.

Многие из репрессированных, вспоминая сибирское детство, мне говорили, что именно привычка трудиться и не бояться работы их в ссылке спасла.

Рассказывали, например, о семье калмыков, что жили за стеной — они плакали, плакали, днем и ночью оплакивали свою горькую долю, работать не ходили… И что? Все они погибли…

- Опыт выживания... Выжил, в ком воля к жизни сильна?..

- Выживали как сильные духом, так и самые предприимчивые, самые находчивые, кто во всем проявлял смекалку… Шили себе женщины юбки с потайным карманом-мешком, чтобы вынести голодным детям хоть немного зерна или пару картофелин…

Стали ли мы в результате сильнее?.. Этим нельзя оправдать тысячи разрушенных судеб, тысячи жизней, потерявших всякий смысл. И никакие разговоры о том, что мы стали сильнее духом, ничего не меняют. Но кто-то из евреев, у кого все близкие, кто остался в Латвии, в войну погибли, говорил так: нас эта ссылка спасла… Евреи в Сибири очень помогали друг другу, так что в процентном отношении их и выжило больше.

А кого-то спасали рассказы мамы о том, как красива их Латвия, как там хорошо жилось… Мне один из таких рассказов очень запомнился. Когда их увозили с родного хутора, и гнали к машинам пешком, то всем строго-настрого запретили оглядываться, смотреть назад. Но мама детям сказала — нет, вы все-таки оглянитесь и посмотрите, как красива наша Латвия! И запомните... Надо верить, что мы вернемся.

Однажды в Игарке мне один из местных стал говорить, мол, это было исторически правильно, что их сюда выслали — это же были кулаки, буржуи…

Причем люди там, в Игарке живут довольно скудно, а этот парень был из зажиточных — особенно на фоне других. Я ему и говорю: вот давай, ты берешь сейчас одну сумку — все остальное здесь оставь, и иди, уходи навсегда… Ты ведь тоже буржуй. «А что — я?.. Я тут при чем...» А ведь так из дома и уходили...

- Из тех, кто там, в Сибири, выжил, многие ли вернулись?..

- Думаю, что все-таки большинство в 1956 вернулись, но нет статистики, неизвестно сколько остались в Сибири. А остальные… Кто-то пытался вернуться в 60-е годы, приезжал в родные места — и что?.. В их домах уже жили другие люди. Многие утратили родину, но сколько именно таких людей — неизвестно.