Женщины, которые не умеют НИЧЕГО

Идея быть просто хорошей женой и матерью не нова — всякая мама, видя, что у дочки большие проблемы с физикой-химией-математикой, в какую-то минуту успокаивалась и говорила себе: ну, не будет мой ребенок профессором, зато будет просто счастливой женщиной. До конца 80-х всякая счастливая женщина устраивалась на непыльную работку (тунеядцев тогда еще гоняли), но душу отдавала семье. Мы идем западным путем. На Западе тоже был период, когда женщины срочно потребовались народному хозяйству, а после него настал период, когда самым престижным стало положение домохозяйки. Девочки, окончив колледжи, сразу выходили замуж, прятали дипломы подальше, рожали детей и искали смысл жизни в безукоризненно налаженном домашнем хозяйстве. Сперва все было прелестно, потом забеспокоились врачи: среди благополучных миссис стал процветать алкоголизм, к нему прибавились наркотики... Психоаналитики засуетились — нужно было чем-то занять головы бедолаг, чтобы они не чувствовали себя придатками к стиральным машинам. Расцвела индустрия рукоделия: вышивание, лепка, шитье, даже живопись. Как-то я набрела в секонд-хэнде на связанное крючком покрывало для двуспальной кровати, площадью чуть ли не в шесть квадратных метров. Сидела же какая-то американка, считая петли, и самовыражалась! По опыту знаю: если в день заниматься этим полчаса, то потребуется несколько месяцев. Мы до рукоделия еще не дозрели. У нас еще только алкоголизм впереди. Зато в нашем обществе за полтора десятка лет образовалась прослойка «жен Пынь Мыня». Молодая женщина, с которой я полгода назад встретилась в ночном клубе, была мне знакома лет восемь по крайней мере — тогда Иришка, совершенно очаровательное создание, бросила школу и жила с фотохудожником. Смысл жизни был в том, чтобы стать топ-моделью экстра-класса. Ее друг зарабатывал достаточно, чтобы оплачивать школу моделей. Надо было видеть, как эта длинноногая брюнетка выходила на «язык» — кураж, достойный Парижа, и высокомерие на грани фола! Впрочем, в шестнадцать лет девчонкам все к лицу. Потом я надолго потеряла Иришку из виду. В клубе она была не одна, а в обществе трех ровесниц — красивых, ухоженных, но только одетых как-то странновато, на мой взгляд. Эта компания как будто на похороны собралась — все в черном, правда из хороших магазинов. Юные дамы развлекались и выпивали. Не баловались коктейлями, а именно выпивали. Ближе к полуночи (я хотела видеть показ коллекции модного модельера и потому, скучая в ожидании, приткнулась к Иришке) она объяснила ситуацию: разругалась с мужчиной, с которым живет, и ему назло отправилась тусоваться. О чем говорили? Вспоминали и критиковали общих знакомых, главным образом в аспекте кто с кем и почему живет. Договаривались пойти в кино, однако ни одна не помнила названия фильма, который вся четверка очень хотела посмотреть. Да! Еще маникюром хвастались и друг дружку к недорогой, но хорошей маникюрше сводить обещали. Они даже не крутили хвостами перед мужчинами — они в своем маленьком стихийном коллективе были совершенно самодостаточны. Хотя одеты были в стиле «ты обязан меня хотеть». Это были дамы, о которых после трех часов общения трудно что-то сказать конкретно: вместо образования, профессии, семьи, детей, хобби, да хоть бабкиного наследства, имеется лишь социальный статус «она живет с мужчиной». Они хотели стать моделями (была такая эпидемия — слава Богу, схлынула), они пробовали стать менеджерами (не слишком понимая смысл слова), их заносило на курсы дизайна (Иришка продержалась три недели), они даже испытали себя тяжелым физическим трудом (кассирша в зале игровых автоматов). Наконец, они прилепились к мужчинам, которые были согласны их содержать. Нет, не жениться! Это в условия контракта отнюдь не входило, хотя одной удалось довести дело до брака по факту беременности. Иришка, выпив, костерила своего сожителя последними словами и вдруг, разревевшись, сказала, что жить без него не может. Она рассказала историю, которую хоть по телевизору показывай: в восемнадцать лет встретила в ночном клубе настоящего мачо, тридцатилетнего и неотразимого, влюбилась наповал, но мачо жил с другой (возможно, с другими), и бедная Иришка, найдя себе мужчину, не переставала в душе тосковать о нем, пока несколько лет спустя ситуация не переменилась. Мачо заболел, перенес операцию, с трудом выздоравливал, и тут Иришка пришла к нему, случайно и временно одинокому, со своей негасимой любовью! Она всей душой хотела быть «женой Пынь Мыня». Пусть без штампа в паспорте. Пусть на съемной квартире. А мачо... не возражал. После медового месяца он стал вглядываться в свое приобретение повнимательнее. Будучи человеком относительно порядочным и понимая, что этот роман у него ненадолго, мачо решил хоть как-то устроить Иришкино будущее. Он предложил оплатить ей любые курсы (тут встал еще вопрос о завершении среднего образования), предложил найти работу, где можно сделать хоть какую-то карьеру. Какая работа, какая карьера?! Статус «она живет с мужчиной» Иришку вполне устраивал. При таком раскладе она не хуже подружек. И она стала... спекулировать. На своем нежелании обременять голову какими-то знаниями и информацией. Вряд ли, что сознательно — а может, подружки подсказали. Ведь получив профессию, она тут же становилась женщиной независимой, а без профессии она во всем и полностью зависела от своего друга, так что бросить ее было бы неслыханной подлостью. Будь ее мачо на десять лет постарше — возможно, трюк бы и сработал. Но ему было не столько лет, чтобы видеть в Иришке игрушку, прелестное сексапильное дитя, от которого грешно требовать еще и мозги. Ему было не столько лет, чтобы, боясь потерять это великовозрастное дитя, привязывать его к себе абсолютной зависимостью. Он вообще не хотел ее привязывать. Потом мачо закапризничал. Ссора, после которой Иришка на ночь глядя подхватилась и понеслась в клуб, произошла из-за его внезапного открытия: ему с ней не о чем разговаривать. Иришка искренне не понимала, в чем дело. Четыре месяца было о чем разговаривать, а теперь вдруг не стало? Понимала я — я знаю эту манеру женщин, которые «живут с мужчиной», рассказывать ему про семейную жизнь своих приятельниц, как будто ему это интересно. Больше-то не о чем... Во втором часу ночи я отправилась домой, оставив Иришку уже в том состоянии, когда на вопрос таксиста «Куда едем?» пассажирка отвечает: «Не твое дело, скотина!» В тот раз они помирились, и месяц спустя я видела их вместе. Он представил моему знакомому Иришку как свою жену. Она сияла. Я было порадовалась... Гроза разразилась нежданно. Мачо поехал по делам в Питер. Был у него там партнер, с которым возник конфликт. Разборка кончилась тем, что жена этого партнера (именно жена, законная, красивая, притом имеющая и образование, и профессию, и собственное положение в обществе, и способности!) вместе с мачо уехала в Ригу. Они поселились в юрмальской гостинице, а Иришка узнала об этом только неделю спустя — благодаря румингу она толком не знала, где болтается мужчина, которому она ежедневно звонит и посылает СМС-ки. Мачо был ошарашен: он встретил женщину, с которой ему было по-настоящему интересно. Терять ее он не хотел, не мог и не собирался. Иришка со всей своей любовью оказалась неконкурентоспособна. Она закатила скандал — но скандал не сработал. Сейчас Иришка в поиске. Живет у мамы, ходит по ночным клубам с теми из подружек, которые назло своим мужчинам убегают туда тусоваться до пяти утра. Носит одежду, которую успел подарить ей мачо. Ведет все те же разговоры под спиртное. И не понимает, почему женщина старше ее на девять лет одержала такую потрясающую победу. Она очень хочет быть «женой Пынь Мыня»! Это и желание ее души, и строгий расчет рассудка: ведь она в двадцать четыре года научилась только быть «женой Пынь Мыня». Если таковой сыщется — Иришку внедрят в другую квартиру, купят ей другую одежду и она, сбегав с утра в солярий и по магазинам, целыми днями будет лениво слоняться из кухни в гостиную, а к вечеру накрывать на стол. В случае семейного конфликта она побежит с подружками в другой ночной клуб — тусоваться под крепкие напитки. И хорошо еще, если ограничится напитками. Но шансов с каждым годом у Иришки будет все меньше. Хотя и красавица, и ноги от ушей, но эти ноги однажды уже сыграли с ней плохую шутку, позволили вообразить себя моделью. Даже если бы Иришка поставила эти самые ноги к балетному станку, научила их танцевать, в том же ночном клубе «гоу-гоу» выплясывала — и то было бы полегче. Сейчас она не умеет ничего. Вдумайтесь: НИЧЕГО. И по Риге не одна сотня молодых женщин тусуется, не умеющих НИЧЕГО. Американская домохозяйка по сравнению с ними профессор. Так вот поневоле помянешь добрым словом тех родителей и учителей, которые силком впихивали в девичьи головки знания, палкой загоняли в школы, техникумы и даже вузы. Что-то там, в головках, все же застряло и в трудную минуту не раз пригодилось. А быть настоящей хозяйкой дома, наверно, призвание, и это титул для женщины, которая уже много в чем состоялась. Общество устало от обязательной женской занятости на производстве — это правда. Общество кинулось в другую крайность и провозгласило два культа: модели и домохозяйки («деловая женщина» — это особая песня). Но за пятнадцать лет оба культа основательно полиняли. Красота, сексапильность и умение варить борщ вместе взятые не составляют личность, интересную для всех, а не только для подружек по несчастью. Да и Пынь Мыней у нас гораздо меньше, чем хотелось бы.