Дизайнер Лена Лумельски: «Красота — оружие, а я оружейник, который подвозит боеприпасы»

Лена Лумельски связана с Латвией почти 10 лет. В 2009 она приехала в нашу страну, чтобы найти здесь команду и основать свой теперь уже всемирно известный бренд Lena Lumelsky.

Сегодня ее коллекции продаются в престижных магазинах Нью-Йорка, Парижа, Лондона, Токио и Лос-Анджелеса и в модном салоне Элины Добеле в Вецриге.

За несколько дней до Парижской недели моды, которая пройдет в столице Франции с 27 февраля по 6 марта, где Лена Лумельски также представит свою новую коллекцию, TVNET встретился с дизайнером и поговорил о моде, красоте и женской силе в наше столь противоречивое время.

— «Мода быстротечна, ее создают медиа и корпорации», — так звучит твое высказывание. Какова сегодня роль дизайнера моды?

— Все зависит от того, как себя позиционировать. Есть дизайнеры, которые являются лицами своих брендов, как Донателла Версаче или Карл Лагерфельд — у них сложился определенный имидж, как бы футляр, у них есть свои последователи. Есть армия Рика Оуэнса — его поклонники носят черное. Я работаю для людей, для меня важнее клиенты, мои вещи говорят сами за себя.

Я ремесленник, а не пророк, который диктует, что носить в следующем сезоне. Я за свободу и за интеллект. Мода — это игра. У женщин есть преимущество — ограничений и условностей у них меньше, чем у мужчин, они могут сами решать, как компоновать вещи.

Я за свободу, но не в плане постфеминизма... А в том смысле, что женщине стоит использовать свою силу и слабость. И мода — это один из инструментов.

В современном мире она уже не указывает на статус, на принадлежность к определенному классу, как было раньше. До 19-го века людям низших сословий запрещалось носить одежду, скроенную по лекалам нарядов аристократов. Сейчас ты накопил деньги и приобщился к модным трендам. Футболки за 10 евро и за 500, если снять этикетки, уже не отличить друг от друга.

Для меня мода — скорее, о чувствах. Это не просто одежда, которую надел сегодня и выкинул завтра, потому что уже немодно. Мода — это наша связь со своим телом и наша игра с миром, то, как мы себя позиционируем.

— У представителей творческих профессий часто личность сливается с тем, что они делают. О тебе можно сказать, что ты — то, что ты создаешь?

— Да, можно. Для художников очень важно взаимодействие, востребованность. Одежду нужно носить, а не хранить в шкафу.

Если бы я выступала в рок-группе, то играла бы на бас-гитаре, которая задает ритм. Я командный игрок, я не верю, что все крутится вокруг одной личности — пусть даже Лагерфельда.

Время звезд в моде, мне кажется, прошло.

— Кто же теперь звезда — тот, кто носит одежду?

— Звезда — это всегда работа большого коллектива. Почему я выбрала моду? Я могу рисовать, писать музыку, стихи, но делаю это не на профессиональном уровне. Я преклоняюсь перед профессионалами в любых областях, особенно перед теми, кто делает что-то руками. Мода — то, что я могу делать лучше всего, раньше я была ею просто одержима. Я люблю моду изнутри — процесс мне интереснее результата.

— Ты говорила, что начала интересоваться модой в шесть лет, в тот момент, когда, играя в прятки, скрывалась в шкафу. Ты уже вышла из этого шкафа?

— Нет, я еще в шкафу (смеется). Я очень приземленный человек. И мало помню из своего детства, только отрывки. Но точно помню, какие платья были у мамы, какого они были цвета. Вещи помню, а людей — нет.

— И сейчас так?

— Да, когда я с кем-то встречаюсь, то начинаю сканировать человека, а потом себя одергиваю: «Перестань так делать, это неприлично». И в магазине сначала трогаю вещи, а потом их осматриваю.

— В твоих коллекциях доминирует черный, игра теней, возникает сюрреалистичное ощущение, что смотришь черно-белое кино.

— Скорее, это не черно-белое кино, а фильм-нуар. Мне нравится игра теней, света, объемов. Когда я училась на дизайнера в Антверпене, то изучала мужскую моду.

Мне казалось, что у женщин выбор вещей намного больше, мне не нравилось, что в женской моде доминирует одежда, подчеркивающая изгибы тела — казалось, она лимитирует женственность.

А у мужчин меньше альтернатив: это или избыточная мода для геев, или корпоративный мир со строгим дресс-кодом, или уличная мода. Мне хотелось привнести в мужскую моду большее разнообразие. Сейчас моя одежда балансирует на грани мужского и женского.

— Я часто покупаю одежду в мужских отделах, мужские вещи мне кажутся более стильными...

— В свое время я тоже покупала одежду в мужском отделе. И маленькой дочке покупала мальчиковые вещи, потому что вся одежда для девочек была розовой.

Женщине и сейчас в моде дозволено больше, чем мужчине. Но если она будет носить лишь мужскую одежду, то взвалит на свои плечи столь же тяжелый груз, как мужчина.

В удобных брюках будет широкий шаг, в большую сумку тебе навалят картошки. А когда ты надеваешь узкую юбку, неудобные туфли и носишь маленькую сумочку — сразу же отношение меняется. В этом сильная сторона женщины: мы можем надеть мужской свитер или куртку, а под нее кружевное белье.

— Ты родилась в Севастополе, в Крыму, училась в Израиле, потом в Антверпене, сейчас живешь в Париже. Какое место занимает Крым в твоем сердце?

— Из Крыма я уехала в 19 лет и больше туда не возвращалась. У меня о Крыме сохранились прекрасные воспоминания, они никак не связаны с политикой. В детстве я была там счастлива. А вернуться туда, наверное, не хотела бы. Крым для меня сейчас — как облако, туман, как страна чудес.

Говорят, сколько раз человек меняет страну, столько жизней он проживает. Новая среда, ментальность, люди открывают в нас что-то, о чем мы не подозревали.

Я, определенно, человек русской культуры. Но никогда не отношусь критично к представителям других культур. Стараюсь отовсюду взять что-то, что мне подходит. В Латвии, мне кажется, у людей сильная связь с природой, нигде такого раньше не встречала.

— Один фотограф сказал: «Когда снимаю людей в цвете, я фотографирую их одежду. Когда делаю черно-белые снимки – фотографирую их душу». Если проводить параллель, твоя одежда — скорее, про душу?

— Поэтому фотографов раньше боялись: думали, что они могут душу похитить. Но нет, одежда — это не совсем про душу. Если входит красивая женщина, вы, скорее, ее общий образ запомните, а не одежду.

Минимум цвета позволяет больше внимания обращать на структуру, на форму. Черный цвет — как глина для скульптора, основа, из которой можно сделать разные вещи.

Форму диктуют и материалы — кружево, трикотаж. С одной стороны, мне всегда нравились черно-белые фотографии. С другой — черно-белым мир не исчерпывается, в нем много других оттенков. Не было бы теней, не было бы и света.

— В прессе тебя называли «адвокатом черного». Почему?

— Черный — это основа, его можно по-разному повернуть, больше деталей придумать. С другой стороны,

черный цвет поглощает энергию. Интеллектуалы, художники, которые носят его, как бы говорят: «Не смотрите на мою одежду, воспринимайте меня как личность».

Но черный, как футляр, отгораживает от мира. А мы сегодня за обмен энергиями, за мультикультурализм. Тогда черный — наш враг, нам нужен цвет. Черный больше подходит для драмы, для создания имиджа. Но не для того, чтобы жить в гармонии с миром.

— В европейской традиции черный – это цвет траура, грусти...

— В женскую моду черный пришел из мужской из-за практичности, немаркости. Когда Коко Шанель ввела его в моду, он считался цветом для бедных.

Я не думаю, что это цвет грусти. Ему можно придать разные эмоции. Черная кожа обозначает силу и секс в чистом виде. Черный космос — когда из ничего что-то появляется.

— В Латвии мы предпочитаем носить оттенки серого, нам тоже недостает красок.

— Я заметила, что в Латвии, как и в скандинавских странах, люди предпочитают природные цвета: краски моря, земли, камней. Пейзаж серый, поэтому нет многообразия цветов. В Латвию я впервые приехала в 2010 году и решила основать здесь свой бренд отчасти потому, что не могла найти себе швей в Антверпене. В Европе эта профессия вымирает, она непристижная и низкооплачиваемая.

Говорят, взрослым трудно обрести друзей, но в Латвии я встретила близких мне по духу людей, с которыми подружилась. Например, дизайнера Элину Добеле, в магазине которой продаю свои коллекции.

Мне интересна ваша ментальность — вы как бы европейцы, но другие. Латвия для меня — как новая школа, где я учусь тому, чего раньше не знала.

— Какими тебе видятся жители Латвии?

— Когда я впервые приехала в Латвию, то удивлялась: какая тут природа чудесная, какая богатая культура. Рига в Российской империи была окном в Европу, все прогрессивные идеи тут обкатывались.

И налет советской эпохи придает месту и людям уникальность. Это отличает Латвию от Скандинавии, где люди совсем уж вымороженные, где все идеально и эстетично.

Тут люди более закрытые, чем русские, но у них свои особенности, этим они интересны. Когда я приехала в Латвию, тут царили упаднические настроения, многие жаловались, в том числе художники. Мне бы хотелось, чтобы люди больше ценили себя. Съездили бы, например, на Венецианскую Биеннале, чтобы понять: им есть чем гордиться. Всем своим знакомым я рекомендую съездить в Латвию.

— Для многих артистов творчество — вид психотерапии. А ты свои проблемы выражаешь в одежде?

— Мне не хочется, чтобы люди носили мои рефлексии. Важнее, чтобы моя одежда дарила им хорошее настроение. Я свою одежду начала носить только три года назад, до этого одевалась только в джинсы и белые футболки. Я создавала моду для других, а не для себя.

Сам процесс создания одежды, ручная работа освобождает голову, усмиряет тараканов в ней, это своего рода медитация. Всем советую завести дома швейную машинку.

— В одном интервью ты призналась, что находишь красоту в гармонии несовершенства. Каково сегодня твое понимание красоты?

— По знаку Зодиака я Весы, и во всем ищу гармонию — с природой, с людьми, с одеждой, которая необязательно должна быть модной.

Красота кроется в гармонии. Это может быть гармония несовершенства или вибрации окружающего мира. У каждого она разная, нет общих стандартов.

— Тебе не кажется, что сегодня красота стала продуктом, который продается с помощью PR-технологий?

— Все зависит от аспекта, в котором мы рассуждаем о красоте. Это понятие столь же всеобъемлющее, как любовь. Спроси о ней любого, и он скажет что-то свое. Я не против бьюти-индустрии, приятно, что люди открыли дезодоранты, ботокс, пластические операции. Возможно, скоро красота станет конструктором: сегодня такие глаза надену, потом другие.

Не знаю, спасет ли красота мир. Но красота — это оружие, а я оружейник, который подвозит боеприпасы.

— Мода должна быть красивой?

— Мода должна быть разной.

Сейчас есть тренд на уродство, но от него все подустали. Носить страшные шмотки за большие деньги странно все-таки. Хочется чего-то другого.

Возможно, до нас сейчас тяжело достучаться: все доступно — еда, одежда, кино на дому.

— Как тебе кажется, ты живешь в подходящее время?

— Думаю, да, сейчас у нас больше свободы выбора, чем было у наших родителей и их родителей.

— Ты всегда занята, всегда в движении. Как в этом процессе не утратить вкус к жизни?

— Последние два года мне кажется, что жизнь проносится все быстрее. И это меня пугает. Хочется остановиться, почувствовать момент. Умению жить здесь и сейчас я научилась только в последнее время. Для этого нужны совсем простые вещи:

солнце выглянуло из облаков — прекрасно. Жизнь состоит из таких моментов, а мы их не замечаем, плохое лучше запоминаем, чем хорошее.

Есть такой вид терапии. Ставится дома банка. Когда что-то хорошее случилось, пишешь на бумажке, складываешь записку в банку. В конце года открываешь и смотришь, из чего твоя жизнь состояла. У меня такой банки нет, но мысленно я отмечаю: вот это здорово, и это.