Троянский Конев: что делать Восточной Европе с реликтами советского господства (44)

Ликвидировать ли их во что бы то ни стало, аккуратно ли демонтировать, перенося в музеи или на кладбища, или возвращать правопреемнице заказчика - вопрос в каждом случае обсуждаемый. Принципиально другое: сохранившиеся артефакты советского господства не должны оставаться доминантами в облике наших городов. Снизить токсичность этих сооружений грамотным урбанистам не так трудно. Беда в том, что голосов архитекторов в излишне политизированных дебатах почти не слыхать.   

Начну, однако, с чешских событий. 12 сентября Совет 6-го округа Праги почти единогласно высказался за демонтаж памятника маршалу Коневу. Москва отреагировала молниеносно. Министр культуры Мединский назвал главу муниципалитета 6-го округа Ондржея Коларжа "гауляйтером местного масштаба". И понеслось. На следующий день посол РФ был вызван в МИД Чехии для объяснений. Тем временем в российской Госдуме заговорили о "туристических" санкциях против Чехии. По образцу недавних антигрузинских. 

За памятник вступился, было, даже чешский президент Милош Земан, ходячий реликт эпохи коммунизма. Но МИД Чехии быстро успокоил всех, кто сильно волновался: статуя - как и ее пьедестал, как и площадь со сквером вокруг монумента - муниципальная собственность. А посему государство юридически неправомочно решать судьбу бронзового Конева. Как и оказывать давление на муниципалов. 

Тем более, что вердикт районной администрации гарантировал сохранность демонтированного монумента.   

Как не понять муниципалов: с памятником одна головная боль. То краской обольют, то постамент испишут. Не считая митингов и пикетов - то за немедленный демонтаж "командора", то в его защиту. Хотя вообще-то этот Конев персона малоприятная. Устанавливал в Чехословакии советские порядки. Участвовал в подавлении венгерского восстания 1956 года. А затем и "пражской весны" 1968-го. А вот в том, действительно ли он освободил Прагу от нацистов, у историков большие сомнения. 

Известно же, что подразделения Красной Армии подошли к городу на рассвете 9 мая. Акт капитуляции Германии был уже подписан. Успел капитулировать и частично разбежаться и расквартированный в Праге гарнизон вермахта. Его остатки сдались без боя. И с советской стороны документирована гибель лишь одного танкиста.

На деле же выбили нацистов из города пражские повстанцы. Поддержанные несколькими полками Русской Освободительной Армии. 

Но заговорили об этом сравнительно недавно. Когда уже нескольким поколениям успели внушить: освободил Прагу маршал Конев. А власовцы - коллаборантское отребье. Поэтому когда в ходе "бархатной революции" и вскоре после нее по всей Чехословакии избавлялись от разного калибра лениных и марксов, памятник Коневу не потревожили. 

Самое же показательное, что массовое "прозрение" последних лет связано скорее с личностью Ивана Конева, чем с образом самого памятника. Как будто никто и никогда не замечал его удручающей банальности. Как будто никому не приходило в голову, что застывший в пародийно-"ленинской" позе маршал - особенно на фоне вполне безликого сквера - сообщает всей площади совершенно чуждую Праге атмосферу областного центра где-нибудь в глубинке Евразии.  

Это ощущение не то Уфы, не то Челябинска  особенно сильно в летние месяцы, когда из-за обильной зелени не слишком видать, что площадь окружает пусть и не выдающаяся, но вполне добротная и очень европейская застройка межвоенных лет. 

Скажу больше. Буде шаблонно-соцреалистического маршала "воткнули" где-нибудь в пражском Старом городе (чего, как мы понимаем, совсем не жаждали чешские авторы проекта), он определенно воспринимался бы неуместной шуткой, но не более того. В компактных пространствах и на предельно насыщенном урбанистическом фоне Старой Праги это изделие вообще рисковало бы остаться незамеченным. И уж всяко не доминировало бы.

Но просторная квадратная площадь с обширным сквером посередине и не слишком выразительной периметральной застройкой ХХ века была выбрана неслучайно. Эмиссары "большого брата" хорошо знали, где и как с максимальным эффектом "пометить территорию". 

Опыт ведь был наработан еще когда восточноевропейские земли то и дело становились добычей трех континентальных империй. Отхватывая очередные области у соседей послабее, либо друг у друга, каждая из них тут же маркировала захват масштабным строительством. Приоритеты, правда, были разными. Если австрийцы первоочередной задачей видели оптимизацию инфраструктуры (отсюда - вокзалы, мосты, общественные здания и разветвленные дорожные сети), то россияне и турки-османы предпочитали "отмечаться" на самых видных местах внушительными культовыми постройками. Тем внушительнее, чем менее популярным было у местных жителей титульное вероисповедание колонизаторов.

На закате Российской империи православных храмов в восточнопольских и балтийских ее владениях было едва ли меньше, чем мечетей на Балканах. 

Предпочтительная их стилистика была, конечно же, псевдорусской либо псевдовизантийской. А наиболее подходящим святым - Александр Невский.

Самый крупный колониальный собор в его имя освятили  в Варшаве  в 1912 году. Постройка была настолько грандиозной, что когда вскоре возрожденное польское государство поспешило избавиться от этого мегаимпланта в сердце своей столицы, понадобилось ни много, ни мало 15 тысяч упаковок динамита.

Все же остальные православные храмы Варшавы, не будучи столь вызывающими, остались на своих местах.

Решение о демонтаже другого столичного кафедрального собора - также Александра Невского - приняло в 1926 году правительство Эстонии. И снова дело было не в этнонационализме (ведь среди эстонцев немало православных), но в очищении панорамы Таллина от неорганичной и кричащей доминанты. Однако, на реализацию демонтажа у тогдашней Эстонии не хватило средств. 

А в 1990-е, когда этот вопрос снова обсуждался в парламенте новой Эстонии, на великодержавно-имперские реликты смотрели уже скорее как на занятные древности. В отличие от "бронзового солдата", олицетворявшего события не менее травматичные, но сравнительно недавние. С ним церемониться не стали. А собор уцелел.

Отказавшись от религии, бывшая империя уже не насаждала православие на "присоединенных" территориях. Этим вопросом озаботилось Румынское королевство, ухватившее после 1 Мировой войны изрядный кусок былой Австро-Венгрии. И самое ужасное, что в новой демократической Румынии "добрую традицию" возродили церковные иерархи, с которыми политики не отваживаются спорить. Масштабы клерикальных новостроек становятся все глобальнее и агрессивнее, и неясно, во что превратятся панорамы румынских городов еще лет через десять такой практики.

Послевоенный же СССР увлекся экспортом "сталинской готики". Каким-то чудом ни Прага, ни Будапешт не получили от Москвы соответствующего "подарка". Но ни Ригу, ни Варшаву, ни Бухарест это счастие не миновало. Три небоскреба возвели практически одновременно, в середине 1950-х. В Латвии и Румынии к проектированию башен Академии Наук и редакции коммунистической газеты "Скынтея" привлекли местных архитекторов. Автор же варшавского Дворца Культуры и Науки (PKiN), московский академик Лев Руднев "выбил" специальное финансирование на предпроектное изучение исторической польской архитектуры. Без особых, кстати, усилий: ведь лозунгом соцреализма того периода было "национальное по форме, социалистическое по духу". 

PKiN возводили на совершенно пустом месте: эта часть Варшавы была разрушена практически до основания.  Зато в Риге, чтобы очистить стройплощадку, пожертвовали Гостиным двором Московского форштадта - хоть и был то образец самого что ни есть русского ампира.  

И в Риге, и в Варшаве возможность сноса "реликтов сталинизма" обсуждалась в 90-е годы. Но и там, и там в итоге пришли к выводу, что при спорной ценности башен как урбанистических доминант их исполнение демонстрирует несомненный архитектурно-художественный и строительный класс. В начале ХХl века оба здания внесли в списки охраняемых памятников. Более того, башня АН Латвии в 2003 году получила специальный приз Совета Европы как своеобразный памятник зодчества середины прошлого века.

А метаморфозу, вскоре постигшую башню PKiN, можно считать образцом элегантного решения проблемы примирения крупных сооружений соцреализма с окружающей их средой. Говоря попросту, сталинскую высотку "нейтрализовали".

Сегодня 237-метровая башня PKiN, на бумаге оставаясь самым высоким зданием в Польше, больше не царит безраздельно над столицей. За последние годы неподалеку выросла целая рощица постмодернистских небоскребов. И вскоре поднимется еще несколько. Безусловно, и на новом "Манхэттене над Вислой" PKiN остается самым значительным сооружением. Но его "сольная партия" завершилась. Урбанистический контекст изменился столь радикально, что сегодня  старую башню вполне оценивают даже те, кто еще вчера собирал подписи за ее безоговорочный снос.

А молодежь так просто башню обожает. Совершенная ведь экзотика!

Если столь блестяще может быть решена проблема гигантских объектов, то неужели никак не управиться с теми, что на несколько порядков мельче?! 

Ведь и  универсальный "ключик" имеется. Присмотритесь повнимательнее: пафос решительно всех градостроительных артефактов соцреализма сознательно усиливали обилием пустого или почти пустого пространства вокруг. Пропагандистский объект непременно подавался в "рамочке" этакого евразийского гуляй-поля - неважно, речь о монументальной скульптуре, об отдельном здании или целом архитектурном комплексе. Хорошая новость состоит в том, что с унаследованными нами большими и малыми гуляй-полями сегодня можно вполне эффективно работать. Места-то сколько угодно!

Не это ли имел в виду президент Эгилс Левитс в интервью радиостанции Baltcom 3 июня?

"На свободном пространстве около памятника можно установить другой памятник, - заметил тогда президент, комментируя конфликт вокруг мемориала в парке Узварас, - скажем, жертвам оккупации или тем, кто противился оккупации, чтобы этот комплекс образовал некий политический и художественный диалог с первым памятником... Сносить ничего не нужно, но нам нужно создавать свои символы".

Будь президент архитектором, он, возможно, выразился бы лаконичнее. Например, предложил бы "ничего не трогать, но кардинально изменить урбанистический контекст". Но президент Левитс по образованию юрист, и фактически ту же самую мысль выразил более распространенно и иными словами. Наверняка более понятными широкой аудитории.

Но при всей конструктивности президентского мнения проблема, увы, остается. Лично я вижу ее главную причину в том, что в восточноевропейских дискуссиях о будущем советского градостроительного наследия на удивление плохо слышны голоса  архитекторов-урбанистов. Хотя речь вовсе не об агитплакатах-однодневках, но о монументальной скульптуре и архитектуре. Цитируя дочь Ивана Конева Наталью, "о камнях, которые нас переживут".

Если же к делу подключаются профессионалы - как в случае с варшавским PKiN - то выясняется, что в грамотно преобразованном средовом контексте даже гигантские советские реликты обретают новую жизнь и видятся совсем иначе. Не как призывы к реваншу или назойливые и малоприятные напоминания, но как занятные исторические курьезы. 

Подобные решения наиболее оптимальны и с точки зрения международной дипломатии. К ним ведь формально поди придерись. При этом "троянскости" во всех сохраненных таким образом "конях" (и коневых) заметно поубавится.