Очень холодная гибридная война (20)

По меркам тридцатых годов отношения между двумя странами, дважды скрепленные в 1932 и 1934 годах пактами о дружбе и ненападении, напряженными не считались. Другое дело, что в межвоенной Европе никто никому особо не доверял. Первые объекты будущей линии противотанковой обороны, названной затем Линией Маннергейма, финны построили уже в 1922 году.  Целиком эту сеть - как и специальное полукольцо к юго-востоку от Виипури (Выборга) - успели завершить в 1938-м.

Причины для беспокойства у финнов, безусловно, были. Они помнили неудавшуюся попытку Советской России вернуть польские владения империи в 1920 году. Надежды на возможную помощь крупных западных держав таяли с каждым годом: слишком эгоистичной была как британская, так и французская зарубежная политика.

По ходу формирования гитлеровской коалиции ее члены друг за другом добровольно выходили из Лиги Наций, к середине 30-х годов превратившейся в фактически дисфункциональную структуру. 

Для пораженных экономическим кризисом США европейская политика в те годы приоритетом не являлась. Ко всему этому добавим, что довоенная Финляндия не была богатой страной. По уровню благосостояния более или менее равная тогдашней Латвии, она граничила с дружественными, но традиционно нейтральными Швецией и Норвегией. Поэтому в Хельсинки отлично понимали: если беде суждено прийти, то только с юго-востока. 

Беспокойство испытывали и по другую сторону границы. Еще до подписания печально известного пакта, не так давно названного в РФ "триумфом советской дипломатии", в Кремле встревожились 32-километровой близостью границы к Ленинграду. План ее переноса минимум на 60 км от былой столицы России и стал главным сюжетом двухэтапных советско-финских переговоров осени 1939 года.

Такого давления, как на балтийцев, на финнов поначалу не оказывали. Более того, взамен территорий, которые их призывали "уступить", Кремль предлагал куда более обширные области советской восточной Карелии. Финнам даже дали время на обдумывание. Однако в Хельсинки предложение в итоге отмели: слишком уж экономически и стратегически важной, слишком уж близкой к столице была зона притязаний СССР. 

Почему Сталин, не склонный церемониться с так называемым "ближним зарубежьем",  оказался вполне гибким и невиданно "милостивым" именно к финнам? И в самом ли деле интересовал СССР исключительно перенос границы, или все-таки конечной целью Кремль видел "присоединение" и советизацию северной соседки по модели Балтии? Полемика вокруг этих вопросов не смолкает по сей день.

Похоже, в тактике переговоров с Финляндией сработала некая имперская инерция. Ведь былое Великое Княжество Финляндское (ВКФ) в строго юридическом смысле было скорее протекторатом России, чем ее колонией. В рамках империи за Финляндией сохранялось самоуправление, регулируемое ее собственной конституцией. Официальным языком ВКФ был никак не русский, но шведский. А после либеральных реформ Александра ll - также и финский. 

Другие реформы "царя-освободителя" позволили финнам иметь и непривязанную к рублю собственную валюту, и даже собственную армию. Формально подчинявшаяся российскому императору как верховному главнокомандующему, она практически не привлекалась к имперским зарубежным военным кампаниям. У финнов были иные, чем у российскоподданных, паспорта. Юридически их обладатели могли въехать на собственно имперские территории только по специальному разрешению. А фактически, чтобы на них попасть, финским гражданам надлежало еще и пройти таможенный контроль между ВКФ и Российской империей.  

Так что просто одной из многих нерусских губерний России Финляндия не была ни в какие времена. Не о возвращении ли ей былого статуса протектората -  но уже советской империи - мечтали Сталин и Молотов?

"Для Сталина Финляндия была "ближним зарубежьем", - отметил историк Киммо Рентала, автор книги "Сталин и судьба Финляндии", - и только Зимняя война в его глазах превратила ее в Северную Европу. Программой-максимум СССР было взятие Финляндии под абсолютный контроль. Но при первых же трудностях Сталин отодвигался, довольствуясь меньшим".  

Как не согласиться с финским автором. Ведь по сути первой гибридной захватнической войной в истории СССР и его правопреемницы стала именно Зимняя. На дипломатическом уровне начав с претензий на Карельский перешеек, два полуострова да свободу действий в Финском заливе, уже на второй день оккупации Советы "склеили" из "своих" финнов смехотворное "правительство" "Финляндской демократической республики". Но одновременно активизировали наступление по всей протяженности общей границы - вплоть до заполярного Кольского полуострова. 

Более того, в январе 1940 года чуть ли не самые кровавые бои шли именно в центре страны. То есть там, где расстояние от границы СССР до Ботнического залива самое короткое, и "перекусить глотку" Финляндии в теории представлялось наиболее легким.  

Хотя на практике уже в декабре 39-го стало ясно: блицкрига, который рассчитывали обтяпать в три недели, преподнеся вождю подарок к 60-летнему юбилею, не случилось. Не предполагавший встретить столь отчаянного и при этом на редкость дисциплинированного отпора, Кремль уже очень скоро вынужден был вести войну по модели "там дальше будет видно, а пока откусим, сколько сможем". 

Не напоминает ли это всем известные события последних лет за южной границей РФ?

Ведь и высокотехнологичные пропутинские телеканалы не придумали ничего принципиально нового: точно также в период Зимней войны все концептуально-стратегические нестыковки лавировавшего между "хотелками" и фронтовой реальностью Кремля старательно засыпали пропагандистским шлаком. В конце тридцатых годов, правда, "русский мир" еще не "собирали", язык пропаганды был пока что коминтерновским, и бойцам КА - в большинстве необученным юным призывникам - объяснялось, что-де СССР "помогает братскому финскому народу освободиться от гнета..." - и далее по списку.

И нынешняя, и тогдашняя кремлевская пропаганда мучительно и комично путалась в  обозначении коллективного противника. Как ныне украинский, так и тогда финский народ, в зависимости от ситуации, побывал попеременно то в друзьях, то во врагах, то в заложниках своего "националистического" - либо "фашистского" - правительства.

Как видно из обнаруженных в архивах рапортов ГПУ от тогдашних политруков, верили   пропаганде не все. К примеру, в одном из тех доносов приведены слова некоего бойца Харитонова: "ведя борьбу за освобождение финского народа, мы этого народа нигде не видим." И не диво: отлично организованным финнам удавалось всякий раз оперативно эвакуировать гражданских жителей тех мест, к которым подкатывался фронт.

Желающих дождаться "освободителей" с цветами и хлебом-солью среди них почему-то не находилось.

Когда Красная Армия наконец взяла Выборг, второй по величине город тогдашней Финляндии, там не оставалось ни души. Безымянный красноармейский острослов пустил гулять шутку, что-де в пустом Выборге "обнаружилось только два финна - Наркомфин и Финкельштейн, да и те при ближайшем рассмотрении оказались одним лицом".

Боюсь, эта шутка была единственным, чему там и тогда можно было смеяться.  С первых же дней бойцы КА обнаружили, что их положение сильно смахивает на участь увязавших в снегах и болотах остатков наполеоновской армии, о чьем трагическом бегстве из России каждый из них наверняка читал. 

Разница была единственной, но принципиальной: разбитая армия Бонапарта, как могла, уносила ноги, а дивизиям КА было приказано наступать во что бы то ни стало.  Часто неподготовленные, одетые явно не по зиме со средней температурой в минус сорок градусов, сплошь и рядом не умевшие ходить на лыжах (которых, впрочем, на целые подразделения приходилось по несколько пар), не подозревавшие об изощренных ловушках противотанковых заграждений, хронически голодавшие из-за плохого снабжения, советские солдаты тысячами замерзали в финских лесах.

Осознавая серьезное преимущество противника в тяжелой технике и еще большее - в живой силе, замаскированные в белые халаты финские лыжники-снайперы, подпуская нападавших поближе, быстро и эффективно с ними разделывались. Подобно Давиду, вышедшему на Голиафа, финны демонстрировали чудеса организованности, находчивости и дьявольской изобретательности.

Именно там и тогда был усовершенствован - и получил свое название - знаменитый "коктейль Молотова".

Поточно производимые государственной в те годы корпорацией Alko, бутылки "коктейля" распространялись с приложенными к ним длинными спичками. Финские леса, блиндажи и хутора обильно начиняли минами, не распознаваемыми электродетекторами из-за их деревянных упаковок. Но даже учитывая эти и иные инновации, личного состава финской армии категорически не хватало. Вместе с ними сражались и гражданские лица, и отряды Охраны края - Шютцкор, аналог латвийского Земессардзе или эстонского Кайтселиит.

Кстати, эстонцы были одними из первых, оказавших посильную помощь соседям. Ясно, что эстонское государство, будучи в тот момент независимым лишь на бумаге, едва ли могло поддержать Финляндию. Но это сделали не менее пятидесяти ее граждан, которым удалось отправиться в Финляндию добровольцами.   

В определенном смысле финское сопротивление пробудило Европу, до тех пор в ужасе и бездействии взиравшую на творившееся в Чехословакии и Польше. Несколько месяцев финские события не сходили с первых полос ведущей европейской периодики. Добровольцы приезжали и прилетали отовсюду. Нам известно о присланном на подмогу Шведском Добровольческом корпусе, о тысяче датчан, о семи сотнях норвежцев, о трех с половиной сотнях американцев и чуть большем числе венгров, и о более чем двухстах британских добровольцев.

Как и об этнически русских гражданах Финляндии, не имевших никаких иллюзий по поводу большевизма и принявших участие в войне, которую в Финляндии до сих пор часто - и вполне обоснованно - называют Отечественной.

У финнов есть и другая причина так ее называть. Именно советское нашествие сыграло роль решающего национального единения, сплотившего дотоле очень социально разобщенную страну, которую еще недавно сотрясали конфликты на классовой почве. Та короткая, но страшная война положила им конец. 

Перемирие между Финляндией и СССР было заключено 13 марта 1940 года. Какими же были - и вскоре оказались - его результаты для обеих сторон?

"Откусив" перешеек и несколько областей в центральной и северной Карелии, СССР тем самым толкнул финнов в объятья Гитлера. Впрочем, главнокомандующий финляндскими вооруженными силами, бывший королевский регент, будущий президент страны и национальный герой Финляндии барон Карл-Густав Маннергейм, как большинство европейских аристократов, к выскочке-фюреру относился весьма прохладно. Официально к нацистско-фашистскому AXIS Финляндия на свое счастье не примкнула, хотя и позволила вермахту промаршировать через свою территорию. 

В годы Великой Отечественной войны финские подразделения оккупировали в основном отнятые Советами территории, стараясь воздерживаться от нацистских предложений не сильно себе отказывать. Но принимать участие в блокаде Ленинграда Маннергейм наотрез отказался. Петербург был городом его юности - как и местом, где началась карьера генерал-лейтенанта императорской свиты, в чине которого этот безупречно говоривший по-русски (и еще на семи языках) финский швед встретил крушение империи.

За пятнадцать лет своей петербургской жизни ни разу не услыхал я дурного слова о Карле Маннергейме. Скорее наоборот: его личность превратилась в одну из городских легенд. В Петербурге помнят: за все время Зимней войны ни единой бомбы не упало на Ленинград. Хотя советская авиация нещадно бомбила Хельсинки в первые дни вторжения. 

Послевоенная же Финляндия, с каждым годом богатея, принуждена была выделывать непростые дипломатические па с соседней сверхдержавой. Суть того, что на атлантическом Западе с иронией именовали "финляндизацией", состояла в том, что Финляндия, неприсоединившееся государство, связанное с СССР уймой обязывающих договоров, в частности, не могла себе позволить открыто писать о том, что происходило за ее южной и восточной границами. 

Официально цензуры в Финляндии, понятно, не было. Зато имелось нечто куда более уродливое - опасливая самоцензура.  

Слухи при этом утверждают, что вопрос о возврате аннексированных территорий послевоенный президент Урхо Кекконен неоднократно осмеливался поднимать в приватных беседах с несколькими советскими лидерами.  Как бы там ни было, официально финляндский МИД ни к СССР, ни затем к РФ территориальных претензий не предъявил ни разу.

Если же верить перепечатанной в различных европейских медиа информации из влиятельной Helsingin Sanomat (HS), в 1991 году не справлявшееся с экономическим дефолтом ельцинское правительство было готово уступить Финляндии Карельский перешеек за 15 млд. $ - сумму, по нашим временам равную 22,5 млрд. евро. 

"Осенью 1991 года я был в Хельсинки, - сообщил корреспонденту ведущей газеты Финляндии бывший  первый заместитель МИД России Андрей Федоров, - и тогда мы обсуждали такую вероятность. Но российское политическое руководство этот вопрос обсуждало за закрытыми дверями".

Отрицаемая многими высокопоставленными российским чиновниками, эта версия, однако легла в один ряд с обнаруженным еще в 2007 году той же HS косвенным свидетельством, что тогдашний президент страны Мауно Койвисто даже велел создать комиссию по оценке вероятных структурных преобразований Карельского перешейка. Получив же итоговую 70-миллиардную цифру, Койвисто, как утверждал источник, "похоронил" проект. Однако в комментарии, за которым в том же 2007 году издание обратилось к экс-президенту, тот также назвал сей сюжет вымыслом. 

Не исключено, что почел за благо.