- Нет, наверное, нет, потому что сейчас у режима достаточно большие проблемы внутри страны, поэтому ресурсы, конечно, брошены прежде всего на то, чтобы подавить гражданский протест внутри Республики Беларусь. Да и, собственно говоря, наверное, никогда не было возможности у белорусских спецслужб каким-то образом выходить за ее пределы. Хотя случай с Шереметом все-таки имел место быть (белорусский журналист Павел Шеремет был убит 20 июля 2016 года в Киеве в результате покушения. – Прим. ред.). Но надо понимать, что это происходило в совершенно другую эпоху, когда те же спецслужбы думали, что это каким-то образом можно будет скрыть, что правда не станет явью и преступления не вскроются.
Лукашенко, во-первых, тогда был гораздо моложе, во-вторых, он был легитимным в глазах общественного мнения - как белорусского, так и мирового, в том числе и в глазах спецслужб.
Сейчас ситуация совершенно другая, сейчас каждый сотрудник белорусских спецслужб понимает, что в современных условиях невозможно скрыть ни одно преступление.
Преступления, которые совершались еще в 1998 году и после этого, - фактически мы все знаем и заказчиков, и исполнителей, и дело времени только, когда будет проведено настоящее расследование по данным вопросам.
- Почему, на ваш взгляд, Лукашенко, предположительно, пошел на такой радикальный шаг в отношении Павла Шеремета, почему была выбрана эта фигура?
- Ну, мне кажется, там много факторов, но прежде всего, я думаю, это была в определенном смысле месть. Шеремет был единственным белорусом, за которого вступался президент России, тогда Ельцин был (президент РФ Борис Ельцин. – Прим. ред.). Мы хорошо помним эту историю, когда Лукашенко арестовал Шеремета (в 1997 году. – Прим. ред.), посадил его в тюрьму за якобы незаконное пересечение границы, а потом отправился на самолете в Россию, и Ельцин дал команду его борт развернуть обратно в Беларусь и сказал, что ноги Лукашенко в России не будет до тех пор, пока он не выпустит Шеремета. И тому, естественно, ничего не оставалось делать, кроме как Шеремета отпустить, но, как говорится, осадочек остался: