Внимание!

По юридическим соображениям некоторые фрагменты этого разговора вырезаны

1 день

- Добрый день, Юрис. Спасибо, что согласились на интервью. От себя хочу сказать, что у нас запланирован обычный разговор о жизни. Я не экзаменатор или какой-то человек, который здесь с какой-то конкретной целью. Так что просто поговорим о жизни. Каким был сегодняшний день?

- Ну как каждый день.

- Как каждый?

- Да.

- Мне, как человеку, который здесь находится первый раз в жизни, очень интересно, какова рутина тюрьмы. Как начинается и кончается день. Можешь ли ты об этом рассказать подробней?

- Ну в двух словах — каким было вчера, таким будет и завтра. Утренняя проверка и на работу.

- Где ты работаешь?

- Я столяр.

- Нравится?

- Замечательно. Хотя бы делаю что-то полезное.

- Как часто получается работать?

- Ну хотелось бы больше. У нас режим до пяти.

- Как после этого продолжается день? Ты идешь на работу...

- Потом обед, потом ужин, и так будет до конца жизни. Ничто не ожидается.

- Ничто не ожидается — это, пожалуй, верно, но кроме рутины, может, есть какие-то развлекательные мероприятия?

- Ну каждый по своему выбору: кто-то занимается спортом, кто-то телевизор смотрит.

- И что делаешь ты?

- Сплю.

- И это всё?

- Да.

- Один из вопросов, который наверняка интересен всем нашим зрителям: Как кормят в тюрьме? Есть ли у тебя любимые блюда, или наоборот, которые могут испортить настроение во время обеда?

- Кормят нормально. Сравнивая, как было раньше…Говоря по-русски - все познается в сравнении.

- И как было раньше?

- Сейчас качество лучше. Конечно, могло быть и лучше, но…

- Какие лучшие моменты в тюрьме? Моменты, в которые ты себя чувствуешь хорошо?

- Только на работе.

- Только на работе?

- Там я живу. А здесь время провожу.

- Какие чувства ты испытываешь во время работы?

- Ну что-то… реальные проблемы. Какое-то удовлетворение от проделанной работы. Не надо париться, что не получится. 

- Когда ты работаешь, о чем ты думаешь?

- Только о качестве.

- Но, возможно, какие-то размышления о других вещах?

- Ну, я не знаю. У осужденного пожизненно какие могут быть размышления?

- Какие?

- Никакие! Нет такого, что человек планирует что-то, ну может мечтает о завтрашнем дне. Ну вот: через год освобожусь, и тогда я там то и то. Нам об этом думать не надо.

- Есть вещи, которые ты сам о себе знаешь лучше. Расскажи, кто такой Юрис Эвеле. Кто ты?

- Ну первое и главная цель этого разговора, чтобы общество узнало, что я ни одного в своей жизни не убил. Это первое и главное. Никому зла не желал. В приговоре, кроме имен осужденных и потерпевших нет ни слова правды. Не отражены ни причины, ни следствия, ничего.

- Почему, на твой взгляд, так?

- Cистема. Один попросил, второй написал, и все в рамках закона. 

- Сейчас все же больше хочу говорить с тобой об истории. Ты пережил разные этапы жизни и места лишения свободы. Начнем с того, сколько раз ты сидел и в каких тюрьмах?

- Это пятый раз. В этой тюрьме я уже в третий раз. В Елгавской тюрьме и Валмиерской тюрьме.

- Получается, из Елгавской тюрьмы тебя перевели сюда?

- Во время этого заключения… да.

- Впервые ты успел познакомиться с тюремной жизнью ещё в шестидесятые годы. Ну тогда об этом первом разе. Можешь рассказать, как выглядела тюрьма? Какой была жизнь тогда?

- Ну до попадания в тюрьму у парней фантазии и иллюзии - была такая уверенность, что в тюрьме есть нормальные люди. Ну, нет такой тройной морали: учитель говорит одно, думает другое, делает третье. Или близкие в семье, например. Думал: Ну, в тюрьме все жертвы власти, значит там братья, значит там дружественные. Пришлось разочаровываться несколько раз подряд.

- Про эти разочарования. Приходилось ли переживать предательство в тюрьме?

- Конечно, конечно. На каждом шагу. По необъяснимым причинам. У человека это в крови… ему от этого никаких благ нет. Он не получает ни материального, ни морального, ничего.

- Можешь рассказать об одном примере такого предательства?

- Наверное классическое, популярное то, что живешь как братья, здесь делишь последнее… Золотые горы обещают. "Я освобожусь, я тебе помогу, ты только сейчас мне помоги". Такое наверное, что для многих будет самым болезненным. Конечно, есть и те, кто стучит начальникам. Ну что? Ну такой человек.

- Ты уже упомянул трехкратную мораль. Что думал, что такой нет. Оказывается, все же есть. Кроме этого, как бы ты описал те отношения между заключенными в первый раз, когда оказался здесь?

- Ну, наверное, правильно будет сказать, что никаких отличий нет, я про своих начальников говорил, что ничем мы не отличаемся — заключенные, административные работники, работники полиции или судьи. Я уже говорил, что, посмотрите в уголовное дело: нет ни одного слова, написанного в приговоре, которое бы подтвердило мою вину. Ну чем заключенный отличается от человека на свободе? Ранее судимые и еще несудимые, я бы сказал. Сразу приходит в голову речь уходящего президента Ульманиса: вы останетесь на своем месте, я останусь на своем месте. И сейчас с течением лет я пришел к выводу: мы каждый находимся на своем месте. Я не могу быть ни на месте судьи, ни на месте полицейского. Я на своем месте: какой я есть, такой я есть.

- В тот первый раз, когда ты попал в тюрьму, какие в то время у тебя были отношения с администрацией тюрьмы? Ты только сел, ты новичок. Как это происходило? Ты смог быстро или со временем адаптироваться под те тюремные законы и порядок?

- Ну особенно надо сказать про малолетнюю колонию. Уже тогда этот взгляд на жизнь немного поменялся. Мировоззрение, что правда не у тех, кто прав, а у тех, у кого больше власти.

- В обществе ходят слухи, что колония для несовершеннолетних хуже остальных мест лишения свободы, потому что если во взрослых тюрьмах существует какой-то порядок, то в малолетней колонии такого порядка нет и происходят различные ужасные вещи.

- Не знаю, как сейчас. Но раньше было ужасно безжалостно, да.

- Сталкивался ли ты сам с такой безжалостностью?

- Ну я не знаю, буду ли объективным, но это зависит от каждого конкретно. Как ты реагируешь на провокацию. Так называемое посвящение. Когда коллективно проверяют, что же ты за парень. Если побежишь тут же жаловать, тогда понеслось. Тогда тебя и в дальнейшем… всякие неприятности.

- Как прошло твое посвящение?

- Ну коллективно по кругу избили до потери сознания и все. Две недели полежал, и начал ходить в школу и на работу. У нас параллельно была общеобразовательная школа.

- После посвящения и после того, как ты поправился, какие отношения были с теми, кто это посвящение проводил?

- Знаете, с того раза и до сегодняшнего дня абсолютно нейтрально. Я делаю то, что мне надо делать, не вмешиваюсь в дела других.

- В той малолетней колонии, где проходило посвящение, которое ты пережил. Успел ли ты в то время побыть и на второй стороне системы, когда ты был тем, кто такие посвящение проводил другим?

- Нет.

- Ты держался нейтрально?

- До сегодняшнего дня ни в какие партийные разборки не вмешиваюсь.

- Как выглядела малолетняя колония, тюрьма в тот первый раз?

- Ну такая ассоциация с увиденным в фильмах. Как в сибирских лагерях. Зимой нас привезли: метель, колючая проволока, сторожевые башни. Ну так… достаточно мрачно.

- Еще один интересный момент, это, конечно, еда. В начале нашего разговора ты упомянул, что раньше с едой было хуже. Ты помнишь свою первую трапезу в своем первом заключении?

- Ну, в колонии для несовершеннолетних идеально кормили. Как в санатории. Булочки и чего там только не было.

- А если говорим о следующем эпизоде, который был в 1968 году.

- В тюрьме для взрослых, да?

- Да, именно так. Что изменилось на тот момент, если мы сравниваем с колонией для несовершеннолетних?

- Ну очередное разочарования. Я думал, что малолетки еще в своей жизни ничего не видели: тупы и сумасшедшие. Думал, что у взрослых теплые и дружественные отношения. Оказалась, что нет. То же самое. Как Эйнштейн, если не ошибаюсь, говорил, что развитие идет по спирали, все повторяется только на новом уровне. Так и в жизни.

- В той тюрьме в 1968 году тоже было посвящение?

- Да. Но поскольку я уже побывал в малолетней колонии, впереди были знакомые, то был своим. Никакого посвящения там не было.

- Как проявлялось это разочарование? Там тоже были предательства?

- Ну конечно. Ну также как и сейчас мы смотрим: по эту сторону забора или вне забора, ну чем мы отличаемся? Совсем ни чем. В философии это, кажется, называют антиномией, когда факты смеются над логикой. Ну все понимают, что так нельзя, но все равно делают.

- Между заключениями у тебя была пауза. Готовясь к интервью, я узнал, что ты 11 лет был на свободе. Что произошло в это время?

- Ну после первого срока освободился из Валмиеры, женился. Ну и до 1981 сделали троих детей, и тогда после четырех лет расстались навсегда.

- Где ты встретил свою жену?

- В Сигулде, в общежитии.

- Помнишь этот день?

- Да.

- Влюбился?

- Да, по уши. Трагично.

- Почему трагично?

- Ну, визуально казалось, что идеал. Она росла в детских домах, я подумал: я тоже без родителей, ну так мы вдвоем друг друга и поймем как одно целое. Ну потом, спустя года, открылось, что вся эта свадьба произошла, что у нее перед встречей со мной уже был запланирован день свадьбы с таким Янисом. Она была в положении. Янис сказал, что если ты не сделаешь аборт, никакой свадьбы не будет. Детей не нужно. Она обиделась, и в тот момент мы встретились, познакомились. И тогда она, чтоб доказать… Скажем так, грубо — из мести просто. С первым, кто попался, с тем и ушла.

- Получается, первый ребенок не был твоим?

- Нет, первый моим был. Я так думаю, что все три мои.

- Что ты еще помнишь о том времени между заключениями, о тех 11 годах, что больше всего отпечаталось в памяти? Это может быть что угодно. Какой-нибудь день солнечный или дождливый.

- Сложно что-то выделить. Каждый день на свободе прошел в труде.

- Где ты работал в то время?

- Ой, где я только не работал! Единственное, в авиации и в море не работал. На стройке, в колхозах токарем, мельником, в Рижском автобусном парке, на пивоваренном заводе, работал слесарем в пекарне.

- Потом был 1982 год. Как было в заключении тогда? Все же 11 лет, я допускаю, я не знаю, может было большое различие между условиями, которые были, и которые стали к 1982 году. Как изменилась тюрьма?

- Ну, надо признать, никаких заметных изменений между 70-м и 82-м не было. Возможно, незначительно добавить, что эти режимы там менялись. Вышел усиленный режим, где-то в 1969-м, кажется. Но так по сути — ничего. Тюрьма походила на армию, которая обеспечивала бесплатную трудовую силу в стране.

- Тогда там ты тоже в строительстве работал?

- Да, строили фабрику Lode по производству дренажных труб. До белого коления, в то время это была самая популярная ударная стройка коммунистической молодежи в Латвии.

- За это время удалось найти друзей в тюрьме?

- Казалось, что друзья. Потом уже оказалось, что друзья забывают. Как я уже говорил, что обещают золотые горы, а освободившись...

- Не было ни одного?

- Нет, таких нет до сегодняшнего дня.

- Далее был 1988 год и потом ещё 1992. Как говорят, ближе к современности, совсем другому миру. В каких тюрьмах тогда находился?

- Здесь я был два срока: первый — четыре года, второй — два года, и потом в Елгаве десять.

- Ну вот. Мы дошли до 90-х. И, например, про ту же самую еду ты сказал, что девяностые были тем временем, когда что-то реально менялось и улучшалось. Что улучшилось чисто практически из бытовых вещей начиная удобствами, и заканчивая едой, спальным местом?

- Ну, как уже говорил, качество еды, разнообразие, после девяностых и до этого дня каждый год что-то меняется в лучшую сторону, конечно.

- Действительно стало вкусно?

- Да.

- Есть ли какое-то воспоминание, связанное с работой?

- Ну, с радостью могу вспомнить, что в советское время разрешали работать, сколько хочешь. На сколько сил хватит. В отличии… Сейчас политика почти такая, что работа, любое производство это почти преступление. Вы лучше знаете, как на свободе. Как только кто-то начинает что-то производить, там сразу появляется восемь инспекций, которые придумывают разные преграды, чтоб только тот крестьянин ничего не произвел.

- В тюрьме таких препятствий не было?

- Ну в то время до 90-х не было. Работал здесь в две смены. Самому было интересно повышать квалификацию.

- Если сравнить все сроки, когда ты был в тюрьме, в какой раз сидеть было сложнее всего?

- Сейчас.

- Именно сейчас?

- Пока попал сюда в зону, где можно работать, ну это кошмар. Смотри в потолок и все.

- Можешь подробней рассказать, почему именно сейчас сложнее всего? Именно потому, что был долгий период, когда ты ничего не делал, или есть еще какие-то причины?

- Главное то, что ты никому не нужен. Это, наверное, у каждого человека, если ты теряешь необходимость что либо делать. Тебе физически запрещает просто камера… Я спросил у этого Европейского комитета по предотвращению пыток, когда они, в 2006 году, если не ошибаюсь, впервые посещали латвийские тюрьмы. После этого они каждые два года регулярно посещают нас. Я у них спросил: вы, нормальные люди, как вы можете объяснить, что приговоренному пожизненно, тогда было пять, сейчас семь лет, надо отсидеть в камере в полной изоляции? И через семь лет у него есть право просить среднюю ступень. Потом, когда получил среднюю, сейчас, вот, получил высшую, когда уже десять лет на среднем отсижены, тогда у меня есть права высшую просит. А что это дает? Эта ступень? Ну минимально: там магазин больше, свиданий чуть больше. А что это дает? Если ты не можешь попасть на работу нигде, если ты никому не нужен? Просто сиди в четырех стенах...

- О тех семи годах на низшей ступени. Получается, что сидел в одиночной камере?

- Нет, были вдвоем.

- Первое, что изменилось чисто на уровне подсознания?

- Просто непонимание. Ну заключенный — заключенный. Хорошо. Решение суда и все. Тюрьма — место отбывания наказания. Ну должно же общество получать какую-то пользу с того, что я здесь нахожусь за счет налогоплательщиков? Это никак не может уложиться в моей голове.

- Как, на твой взгляд, за все эти годы изменились отношения между заключенными? Как, возможно, изменились сами заключенные? Начиная с момента, как ты попал в тюрьму впервые и до сегодняшнего дня.

- Ну раньше было проще. Те, кто работал, те работали. Не работать вообще было невозможно.

- И как сейчас?

- Ну сейчас получить работу не так просто. Нет свободных мест. Желающих работать больше чем рабочих мест.

- А кроме работы? Чисто по-человечески?

- Я не знаю, буду ли объективным, если скажу, что ничем не отличаются. Ну, как уже говорил, каждый из нас индивидуален, каждый на своем месте.

- Другими словами, как раньше были как плохие, так и хорошие люди, так и сейчас?

- Да, в тюрьме также, как на свободе.

- Часто люди, которые были в заключении, выйдя на свободу и отвечая на вопросы журналистов, говорят, что в тюрьме сразу видно настоящее лицо человека. Что тюрьма сразу показывает, кто есть кто. Так до сих пор?

- Очень сомневаюсь. Если ты человек на свободе, то ты человек в тюрьме. Я не могу сказать, что я как-то заработал благоприятное отношения общества с помощью каких-то особенных действий. И какой я есть, такой я есть, и все. У меня нет ни к кому претензий, и я надеюсь, что ко мне их тоже нет. Я стараюсь своим присутствием не создавать никому проблем. Если могу — помогу.

- Резюмируя о жизни в тюрьме. Как я понял, это был план — всегда держаться нейтральным?

- Ну быть, в первую очередь, на своем месте. Отвечать за свои слова, свои дела.

- Мы знаем, что ты, Юрис, был один из первых приговоренных пожизненно, которых из Елгавы привезли в Даугавпилс. Помнишь ли ты день, когда тебя привезли? И можешь ли ты подробней рассказать, что тогда было.

- Ну я не знаю, будет ли серьезно сказано, что у меня были теплые чувства ехать в Даугавпилс в третий раз. Как домой ехал. Ну спецблок сам по себе. Собаки и коты и остальные зайцы. Это уже связано с пожизненным наказанием.

- Наверное были в кандалах?

- Да, конечно. От станции еще на поезде, этапом везли нас. Как пингвинов.

- Еще про тот день, когда ты приехал в Даугавпилс. Это был третий раз здесь, и я не знаю, но предполагаю, что кто-то из работников, которые тебя встречали, наверняка уже знал, кто ты?

- Да.

- Так было?

- Да.

- Помнишь, как они тебя встречали? Что сказали?

- Я только могу так думать, что люди, зная меня среди заключенных в то время, по работе и как специалиста, а тут сразу осужденный пожизненно. Когда в глаза уже не говорит никто, но про себя думает: Ну йохайды, как такое может быть? Я бы сам удивился, зная как хорошего человека.

- Они не могли поверить, ты хочешь сказать?

- Да. Ну поэтому у меня есть такое желание, чтобы общество при вашей помощи узнало, что то, что написано в приговоре...

- Что изменилось с первого полугодия в Даугавпилсе до сегодняшнего дня?

- Ну, рад, что моя вера, надежда оправдались. Все идет в лучшую сторону. Попал на работу, попал сюда. Таким образом. Время хоть немного, но не идет в никуда. Второй жизни не будет.

- Если я правильно понимаю, ты один из, или даже единственный, который из всех пожизненных заключенных находится на третей ступени, где можно достаточно свободно перемещаться по территории тюрьмы. Что об этом говорят остальные заключенные?

- Никаких претензий я не слышал.

- Снова говоря о твоей жизни. Я говорю "нормальная жизнь". И у меня свое представление о том, что такое нормальная жизнь. Что ты понимаешь под словосочетанием "нормальная жизнь"?

- Нормальная жизнь? Нормальная жизнь… Одним словом и не скажешь. Нормальная жизнь, на мой взгляд, если ты все происходящее воспринимаешь так как есть, так есть. Ну а что делать? Быть довольным тем, что ты можешь делать. Ну, если получается сделать что-то хорошее — вообще здорово. Я в своей жизни не жалею ни об одном прожитом дне. Ни об одном. Я не… Ну как обычно: мама жалуется — мой сынок золотце, а вот те соседские пацаны его подначили и совершили так какое-то преступление, и в конце в тюрьму ни за что. У меня так не было никогда. Возможно, позже будет разговор о вреде алкоголя, мне алкоголь в жизни никогда не мешал. Я ничего не сделал неосознанно так, что меня там кто-то взбаламутил, или я так напился, что не понимал, что делал. Я мог не помнить, как закончился вечер, но чтоб я сделал что-то такое — такого не было.

- Что ты скажешь об одном из стереотипных представлений нормальной жизни, которое существует на свободе? Ну как говорят обычно: нормальная жизнь, работа, семья с двумя детьми, еще какое-то хобби и так далее.

- Ну это фантастически, если у человека все так устроилось.

- Расскажи, какие твои первые воспоминания из детства?

- Ну первое, возможно, такой яркий момент, который, очевидно, повлиял как на мировоззрение, так и на восприятие общества до сегодняшнего дня. 5 марта 1953 года — день смерти Сталина. Этот день впечатался в память на всю жизнь. О чем мы уже говорили. Трехкратное отношение общества. Трехкратная мораль.

Вчера у бабушки собирались соседи, проклинали Сталина, проклинали оккупантов, проклинали весь мир. С утра мы с бабушкой идем в город, в магазин: был солнечный день, снег тает, такой красивый весенний день. И в Сигулде напротив станции, на углу почты был громкоговоритель, что раньше было традиционно с, очевидно, пропаганды военного времени. Ну не только для пропаганды, еще и чтоб сообщать о тревоге. Ну и в течении дня звучал динамик. Мы идем — толпа народа вокруг громкоговорителя. Слезы такие, я таких больше в жизни не видел, что у человека такими ручьями могут бежать слезы. Пожилые мужчины, женщины, все, кто был в городе в то время, собрались у громкоговорителя, плачут, что там произошло? Подходим, Сталин, отец, умер, миру конец. Вот на всю жизнь! Ну как, вчера у тебя должны были быть не знаю какая радость, что этот тиран наконец умер? Ну что-то изменится, возможно, хотя бы какая-то надежда в дальнейшем. А здесь наоборот: у всех такая трагедия — Сталин умер. Вчера все проклинали. Самое стабильно, яркое воспоминание детства. 4 года мне было. 5 марта 1953 года.

- Какое вообще было это время? Твое детство?

- Ну фантастическое. Сейчас такого времени нет.

- Фантастическое почему?

Ну я был бесконечно любознательным. В 1949 году я родился и в 1949 году создали колхозы. И так я вместе с колхозом и рос. В Сигулде был такой колхоз "Дзиркстеле". Председателем был Бикерим, как сегодня помню фамилию. Ну и так все, что с колхозом связано. Бабушка меня одна растила, брала с собой. Зерновые помогал сеять, когда ходить начал, конечно.

Помогать сеять, потом молотить, ну когда я не знаю? Пять или шесть лет было, когда я учил старых седых мужиков, как заклепать ремень на зерновую молотилку, и не так как вы тут халтурите – так держаться не будет. Хозяин стоит в дверях: “Вот, где будет мастер. Слушайтесь пацана!”

Короче говоря, в школу я ходил, возможно, физически незрелым, но готовым управлять хозяйством. Все, что связано со скотом, все, что связано с землей, все работы я уже изучил. Пачка сигарет в кармане и шел в первый класс. Тогда была такая маленькая "Прима", 10 сигарет в пачке, удобней пацану в карман положить.

- Во сколько лет ты начал курить?

- Как начал ходить, примерно так.

- Кто тебя научил?

- Никто, пожалуй. У меня было такое впечатление: к бабушке приходит один дядька, приходит второй, траву косят, дрова колят. Как настоящие мужики, настоящие ремесленники курят. Ну и мне надо закурить. 

- Ты сказал, что пошел в первый класс, сколько лет проучился? Я знаю, что у тебя среднее образование?

- С этим средним образованием у меня запара. Я его три раза полностью прошел. И здесь я получил диплом. 

- Но тогда, когда ходил в первый класс, сколько лет проучился?

- Тогда была семилетняя школа. До пятого класса в семилетней школе отучился, тогда меня оставили на второй год и школу закрыли. Тогда я перешел в Сигулдскую вторую среднюю школу. Там я доучился до седьмого класса, в седьмом оставили на второй год и перевели в Даугавпилс. Педагоги признали, что их квалификация не соответствует. 

- Ты сказал, что несколько раз оставался на второй год. Почему? Тебе была неинтересна школа или были другие причины?

- Ну, было очень много предметов, в которых, я даже сегодня могу сказать, не было никакой необходимости, которые меня не интересовали и в жизни не пригодились. 

- Например?

- Если не считать пения, что заслуживает отдельного разговора, многие предметы. Химия, математика, формулы. Геометрия мне нравится до сегодняшнего дня, интересует и все. Алгебра мне не нравится, она не была необходима. Эти формулы сокращенного умножения - для чего они мне? А в квадрате плюс б в квадрате - какое мне дело?

- У тебя были братья и сестры?

- Ой, хотелось бы сказать, что нет, но были сводный брат и сводная сестра. Сводная сестра, я надеюсь, жива и здорова еще сегодня, а сводный брат там… Дойдем до уголовного дела, возможно тогда будет отдельный разговор про брата. Ну я обоих нянчил, кормил из бутылочки, пока мачеха на работе было. Придя из школы, это было моим главным заданием - присмотреть на братиком и сестричкой. Сестричка в 1958 году родилась, братик - в 1960-ом.   

- Какие у вас в то время были отношения? Когда они немного подросли, когда уже не нужно было нянчить? 

- Ну здесь нужно поставить акцент на то, что я в той семье был лишним как таковым. Единственное, как рабочая сила: накормить, проследить за братом, в саду что-то делать, как рабочая сила я был очень необходим. А как таковой, как член семьи я с каждым годом становился все менее нужным. 

- Как это проявлялось? Тебе это кто-то сказал или ты просто так чувствовал?

- Ну знаешь, как ребенку: у ребенка же обостренное восприятие. Взрослым кажется, что ребенок не понимает. А я сразу понял, что для мачехи я абсолютно лишний. А у отца времени вообще не было. Он работал, зарабатывал деньги. Ну, конечно, с течением лет, когда уже первая судимость, тогда уже все. Ранее судимый, этот уже бандит, вор и все. 

- Ты хочешь сказать, что после той первой судимости, отношения с семьей...

- Ну формально так.

- А как с отцом после этого первого раза? Его отношение поменялось также, как и у мачехи?

- Ну нет, нет. Я отца вот до октября 1998 года, когда освободился из Елгавы в прошлый раз, тогда большие надежду были, что отец в возрасте, возможно, все же поймет, что я не просто всю свою жизнь провел в тюрьме, что еще была и работа, и что не только. Папочка, пусть ему земля пухом и самые красивые небесные сады! И так он с такой своей уверенностью, что человек высшего класса ушел из этого мира. 

- Помнишь ли ты свою мать? 

- Мать после малолетней колонии, из Даугавпилса я в 16 лет освободился. Сестра по матери в Сигулде жила. Через сестру узнал адрес матери и приехал впервые посмотреть, как моя мать выглядит.  

- Как прошла эта встреча?

- В тот момент, очевидно, обоюдная радость была. Мама была рада, что я приехал. Посмотреть, какой я есть, кто я есть. Ну и потом, что у меня было разочарование и у нее было объективное разочарования, когда последовали следующие судимости и все остальное. Она хотела что-то, ну невозможное. Чтобы было… Ну сейчас освободился из малолетней колонии, вот она будет диктовать, что мне делать, как мне делать. В Риге у нее жить. А у меня аллергия на городскую жизнь как таковую. Ну принудительно можно пожить какое-то время. Но городская жизнь… Чем глубже в лес, тем лучше.

- Мы уже немного говорили на эту тему. Про то, что ходил в школу, про предметы, которые не нравились. А как у тебя складывалось с ровесниками? 

- Ну, была такая группа пасынков. Мы тут там вчетвером держались вместе не разлей вода. Во всех шалостях, во всех радостях и бедах. Бойкотировали школу, сплавлялись по Гауе весной, путешествовали. 

- Эти трое были твоими друзьями? Можешь этих людей назвать друзьями?

- В то время были друзья, да. Но потом оказалось, что у каждого свое...

- Просто перестали общаться, или…?

- Ну я лично не искал. На улице встречались: привет, привет, и все. Никакой дружбы я не искал. 

- В какой момент все это прервалось? 

- Ну малолетней колонией, когда мой самый близкий друг, спасая себя, рассказал милиции о моих грехах, которые он знал. Будто он там сам не участвовал. В конце концов оба приехали и два года провели на "малолетке". 

- В колонии?

- Да. Ну вот такой друг, самый искренний. 

- В то время до малолетней колонии или в малолетней колонии удавалось читать книги?

- Да, ну здесь за четыре года я всю библиотеку прочитал в свободное время. Не сортируя, от корки до корки.

- Есть какая-то особенно любимая книга?

- Все книги Вилиса Лациса. "Сын рыбака", "К новому берегу", "Сын рыбака", все это. И жизнь диктует иное, и эти пути идут не совсем к морю.

- Если бы я сейчас говорил с твоими учителями, как бы они тебя охарактеризовали?

- Ну я думаю, у вас не будет проблем посмотреть характеристику в архиве. Так и написано, что способный, но не учится. На первом месте работа, и все. Работа, как я уже говорил, для меня… Мы идем металлолом собирать металлолом бригадой, чтобы они там зубрили свою алгебру. Ремонт в школе или что там, я был в первых рядах.  

- Даже ремонт в школе делал?

- Ну да, ну детям же было необходимо красить скамейки, классы и еще что в свободное время. 

- Как я понял, в подростковом возрасте центральной частью жизни была работа, но кроме этого наверняка были моменты отдыха. Какая была твоя любимая музыка?

- Не поверите, классика!

- Есть какие-то любимые композиции?

- Ну отдельно, пожалуй, грешно говорить. Григ, например, "Весенняя соната", если не ошибаюсь, у него. Бетховен. Ну, много. 

- Как было с вечеринками в то время? Как развлекались с ровесниками?

- Не пропускал ни одну, на развалинах Сигулдского замка были вечеринки до утра, играл оркестр, буфеты, ну пацанам было главное трофеи собрать.

- Трофеи собрать?

- Да. 

- Что именно ты подразумеваешь под трофеями? 

- Ну у кого-то что-то выпадет, у кого-то можно спереть. После драк особенно. Рижане с сигулдскими, сигулдские с рижанами, потом с лигатнекскими. Были такие группы. Ну а пацанам только и ходить, смотреть, что у кого выпало. 

- Часто приходилось драться?

- Самому нет. Ангел-хранитель уберег. Ну только незначительные драки в школе. Но так, чтоб что-то в памяти осталось, что я кого-то сильно бил или чтоб меня колотили до потери сознания, нет. Тогда была немного другая культура драк. Упавшего на землю ногами не били. 

- Но время драк, на этих вечеринка, я так допуская, были и девчонки?

- Конечно.

- Помнишь свою первую девушку?

- Конечно. 

- Как ее звали?

- Илзе.

- Какой была Илзе?

- Хотелось бы сейчас увидеть. Ну тогда… Знаешь, что? Надо признать, как я это понимаю. У меня так, как я сам говорю… Я не в то время родился. Лет на 10-20 раньше или позже, что-то не так. Я слишком рано повзрослел. Как уже говорил, в школу пошел взрослым мужчиной. Только физически не выросшим. Ну и сразу, как мы каждый планируем жизнь, вот мне сейчас дом надо построить, у каждого свои цели на ближайшее время. Ну и у меня была семья. Чтобы мои дети не росли так, как я, без отца и матери практически, у моих детей так не должно быть. Ну и конечно симпатии с первого взгляда. Ну как и в классе. Ну и как в пятом классе исключили из школы, так и вся любовь закончилась. Другая школа, другие девочки. 

- На этих вечеринках, где были и драки, и девочки, получалось также выпить?

- Да, юношеский максимализм обязательно все попробовать. 

- Какой первый алкоголь ты попробовал? 

- В уже упомянутом доме крестного отца регулярно было домашнее вино. Очень оно нравилось, не только мне. Самогон гнали, крепкий напиток, это уже ло школьного возраста. 

- Скажем, примерно в пять-шесть лет?

- Как-то так, да. А в школе уже, как я говорил, все надо было попробовать. Все возможные пунши. 

- Какие вообще вечеринки были в твое время?

- Ну с грустью надо вспомнить, что сейчас таких нет. Все естественно, весь город собирается на развалинах замка как большая семья. Расстилают одеяла, и… После шестидесятого года появились дружинники, общество начало разделяться. Эти богатые, эти бедные, эти больше не наши, с этими нечего тереться. Не говоря о судьях раньше. Я говорю о всем обществе города, которое мы называем обществом. 

- Была такая большая общность?

- Очевидно этот послевоенный период, сложности военного периода, вся трагедия как-то объединяла всех. Пока понемногу в шестидесятых годах не начали разделяться. 

- Говоря о работе в то время. Ты говорил, что с детства был в колхозе, удалось тогда что-то заработать?

- Нет.

- Какая была твоя первая оплачиваемая работа?

- Первая оплачиваемая работу у меня была перед колонией летом 1963 и 1964 года. В Сигулдской межколхозной строительной организации мы с пацанами в свободное время работали грузчиками. 

- Сколько за это платили?

- О, нам фантастически платили. У нас была доплата для малолетний, официально мы могли работать только четыре часа. А мы работали как мужики и даже больше чем мужики. Делали тоже больше. Платили хорошо. Я сейчас могу соврать, ну платили хорошо. Получали больше, чем взрослые. 

- Но работали столько же как взрослые? 

- Ну работали тоже. Потом, в день зарплаты, конечно, пили тоже как взрослые. И все приключения, которые связаны...

- Мы дошли до самого тяжелого и самого важного блока. Ты уже немного рассказал, что хочешь рассказать более подробно о том преступлении, из-за которого ты находишься здесь, в Даугавпилсе. Сначала о первой судимости, потому что всего было пять раз, когда ты находился в местах лишения свободы. Об этом 1962 году… Ты попал в колонию на два года. Сколько тебе тогда было лет? 

- 14. В 16 освободился. 

- 14 лет, подросток. Помнишь первое испытанное чувство, когда ты попал в камеру колонии?

- Ну после посвящения, как мы уже говорили, больше любознательность, желание стабилизироваться, чтобы окружающие были понимающими. 

- Перед тем, как произошло это жестокое посвящение, было ли тебе страшно, когда ты увидел тех людей, с кем тебе предстояло сидеть?

- Ну немного, конечно. Неопределенность, страхи. Ну что значит страхи? Знал, слышал, что существует такое посвящение, но никаких представлений не было. Скорее… Ну наверное, страх, можно сказать, что да. 

- Но если конкретизировать, страх перед чем конкретно?

- Ну как это будет? Как будут бить, как это будет.

- Боязнь неизвестного? 

- Да.

- Просто представь. Если бы у тебя была возможность позвонить по телефону самому себе, как мы это делаем сегодня… Если бы мог позвонить самому себе до совершения преступления. Что будущий ты сказал бы о том, что произойдет после преступления молодому себе в первую очередь?

- Здесь, пожалуй, нужно сказать, что я, как и любой, являюсь исключением. Природа насыщена исключениями. На одинаковой земле растут одинаковые деревья, но одно по середине есть один с двумя верхушками. Ну как так? Всем нужно быть с одной верхушкой, а один такой с двумя. Кто может это объяснить? Ну таково мое отношение. Преступление. Преступление, уголовное преступление формируется из диктуемых обстоятельств. Если ты честно не можешь заработать, получить, у тебя, как и меня, начиная с 1953 года, в подсознании дух протеста: кто вы здесь такие? Меня учите…

- Но все же, если бы была возможность сказать конкретную фразу или задать вопрос самому себе, молодому себе, что бы сказали? 

- Пророческую мысль: что у тебя будет тяжелая жизнь, смелые приключения, и все. Если ты не будешь идти в один шаг с нормами, принятыми в обществе, то общество тебя тоже не примет, накажет, насколько справедливо, это другой вопрос. 

Если сейчас вспомним октябрь 1967 года, когда я получил два с половиной года в Валмиере. Не знаю, если бы был понимающий судья… Мама заплатила все, каков был этот урон, с большим хвостиком, потому, что так много на эту сумму я не взял. Ну мама, несмотря на это, заплатила всем пострадавшим, был бы умный и нормальный судья… Не обязательно было в тюрьму, потому что после ареста я лично в течение недели уже отбыл наказание. Попал в полицию, проанализировал все, почему это было, свою вину, насколько я виновен, кто в этом был виновен. Ну и потом эти ужасные годы в тюрьме. Ну еще хорошо, что в советское время можно было работать. Тогда хотя бы сам развиваешься в труде, получаешь какие-то новые навыки, ну таким образом. 

- А что было самым ужасным, что предотвратил труд?

- Ну то, что ты востребован, понимание, что ты нужен кому-то.

- Ну это помогло, это понятно.

- У тебя есть содержимое, смысл жизни. Завтра буду делать то и то. 

- Получается, самое сложное - это просто ничего не делать?

- Это кошмар. Я думал, что в Елгаве сойду с ума в самом начале. До 2005 года был невероятно трудный период. Те же самые охранники, те же начальники, только я освободился оттуда, они же меня знали, он говорит: Вот токарь не может повернуть левую гайку, должна идти… Я говорю: так выводи наружу, что ты? Ну смеется, пожизненник. И сами знают, как я могу и что я могу. 

Так мы незаметно дошли до момента, что все осужденные пожизненно, все заключенные не одинаковы. Есть исключения. Нет индивидуального подхода в конкретных вопросах. Если это рабочий, то что он кому плохого сделает? Пусть идет и работает. Пожизненник, не пожизненник. 

- Именно так. 1968 год. О перерыве в 11 лет мы с тобой уже поговорили. Ты помнишь момент, когда ты снова попал в тюрьму после этой паузы?

- Ну двойственные чувства. С одной стороны радость, что бесполезное сожительство наконец закончилось. Разводиться не хотелось: 3 мелких, но и жить невозможно. Единственная радость - работа, с мужиками выпить и жить для себя. 

- Это было тем, что побудило пойти и совершить преступление? 

- Нет, ни в коем случае. 

- Просто условия такие были?

- Так получилось - обычно говорят. Ничто не получилось, все закономерно, в природе ничего не бывает просто так. 

- В том 1982 году, когда снова попал в тюрьму, какими были эти три года и шесть месяцев, если не ошибаюсь. В какой тюрьме это было и за что? 

- Зная, что с утра будет ужасное похмелье, вдвоем поехали в Бауский район, где я знал, что если колхозный магазин. Набрали еды и выпивки, и поехали в Ригу. Ограбление магазина. Кража государственной собственности. Это было главным. Эпизоды незначительны. 

- И в тот следующий раз, в 1988 году, там, по нашим данным, два года за нелегальное хранение и приобретении амуниции и огнестрельного оружия, также что-то про охоту там было, правильно? 

- Как и рожденный в лесу, охотник с момента как начал ходить, оружие интересует до сих пор. Ну сейчас, конечно, меньше?

- А что это было за дело? Просто поохотиться хотелось? 

- Надо книгу писать именно про этот эпизод. Освободился в 1985 году, лето отработал в Добеле в туберкулезной больнице, потому что у самого был туберкулез. Ну на учете был, а не болел! Но на учете был, отправили в диспансер провериться. Ну и заодно устроился там работать кочегаром. Старшей дочери уже готовил жилище, ремонтировал квартиру. Сердце и душу вложил в ту квартиру. Как никак дочь. Скоро школу закончит. Чтобы было, где жить нормально. В один чудесный день, когда квартира уже готова была, начальница говорит: “У меня у сантехника сын родился, ему больше надо. Ты же сам по себе, тебе же не надо квартиру и детей”. Ну и снова в больничной комнатке. И, конечно, увольнение и все остальное, переехал в Салдус. Старшая дочь у меня устроилась на дневное отделение Салдусского ветеринарного техникума. Вторая дочь и парень у меня летом. Пацана тоже отправил в школу. А младшая дочь еще одна в школе-интернате, надо было год закончить. Платил 50 процентов алиментов, все три мелких у меня, есть хочется, ружье на шее, иду в лес! Так в двух словах могу сказать. Работал, с заработанного, сам понимаешь, 50 процентов… Чем меньше заработал, тем больше удовлетворение. На бумаге, конечно. Люди за сделанное платили. Преимущественно бутылками. Ну и благодаря другу, который настучал, вот и за незаконное хранение два года.

- Это было в 1988 году?

- Уполномоченный по участку от милиции ждал, чтоб быстрее это заседание суда закончилось. Выйдем, отметим, поедим домой работать дальше. Нет, в тюрьму надо было. Ранее судим - обязательно надо сидеть. 

- Как вообще было тогда: легко ли было приобрести оружие с рук?

- Ну я, не знаю, на счастье или несчастье, на чердаке нашел немецкий автомат. 

- Ну а если говорим о приобретении у другого человека?

- Ну, наверняка, как и сегодня: кто ищет - тот найдет.

- Это охота и лес, как уже прояснили, были вопросом выживания...

- Ну, увлечение тоже!

- Увлечение тоже?

- Конечно! Охота, рыбалка...

- С самого детства? 

- Да. 

- Со скольки лет начал ходить на охоту?

- Ну реально охотиться уже в более поздние годы. Дочери родились, 1972, 1973 год. В Талсинском районе. В Залве. А до этого времени чисто так. Для радости, поучаствовать в охоте, браконьерстве, не для себя. Ну стрельба как таковая… В Сигулде в школьные годы в ДОСААФе я был одним из лучших в стрельбе. 

- Теперь про тот 1992 год. Это было после того, как Латвия получила независимость. Изменилась вся система. Ты получил 10-летний тюремный срок, но получилось отсидеть меньше. Расскажи о том, как обстояли дела в течение этих шести лет?

- Ну так, наверное, в латвийских тюрьмах не будет никогда. Я жил в трудовой зоне и работал. Что там происходит в жилой зоне...

- Все эти перемены, которые происходили в стране?

- Не интересовали меня совсем! 

- Это на фоне?

- Никакие партийные дела, какие правые, какие левые. 

- То есть здесь был свой отдельный ритм жизни, полностью отдельный от того, что происходило там?

- Только работа.

- Но, выйдя на свободу после этого, была же совсем другая страна. Я даже предствить это не могу. Когда ты вышел на свободу, тебя что-то шокировало? 

- Да, ну конечно.

- Что, например?

- Ну эта плата в размере двух латов за день у хозяина, когда ты работаешь с утра до вечера. Ну и все это. Я это время и эту смену флага интерпретирую так, что закончилось время культа Сталина, и началось, и до сегодняшнего дня доминирует, время культа денег и вещей. Ничего святого, только бизнес. Единственное, что говорят: Ничего личного, только бизнес. Я исправил немного по-своему. Ничего святого, только бизнес! Так немного, что люди, очевидно, ничего ненормального нет - показалось истинная природа человека. Ну как говорят: любая власть это насилие.

Тогда эта власть уже была на своей почве, стабильная, сконцентрированная, физическая власть. И в каких-то рамках держала все общество. Правильно, неправильно? Это другой вопрос. А, когда Горбачев объявил вседозволенность, дуализм, гласность, все что-то бормочут, а делают что-то совсем иное.

- О тех девяностых. Какой тогда был суд? Включая всех судей, прокуроров. Свободная Латвия - совсем другая система. А в восьмидесятых была другая система. В этом плане там что-то поменялось?

- Я позволю себе утверждать, что ничего не поменялось. Только флаг поменяли, судьи остались те же. Как я с молодыми смеюсь: Как они на русских танках 17 июня 1940 года приехали, так они там наверху и сидят. Что там, флаг поменяли? Ничего не изменилось. Если не считать, что ничто не стоит на месте, все время меняется. В таком смысле. А судьи те же. 

- Просто, почему я задаю этот вопрос. Раньше, еще в университетские годы, я интересовался правом и тем, как раньше в Латвии судили людей. И мне говорили, что была установка не установить правду, кто и в чем виновен, а была установка: ага, человек априори виновен, его нужно посадить. И большинство приговоров были такими. 

- Ну, именно мой случай, да.

- Ну тогда про твой случай, самый тяжкий эпизод...

- Один попросил, второй написал, пожизненное заключение, ну и все. 

- Об этих убийствах. Про первый эпизод ты говоришь, что все произошло в результате самозащиты. Я говорю про ситуацию с ***. Там было написано, что ты его убил в результате самообороны. 

- Так мы договорились. Что они оформят превышение самообороны, я этот эпизод беру на себя, и все. Не впутываю ни брата, ни сестру, никого в это дело. 

- С ***?

- Да.

- А как это касается брата и сестры?

- Ну сестра меньше. Кто там главный во всей этой истории, трудно сказать.  

- Говоря об убийстве ***, ударив его деревом...

Ну там за десятую секунды нужно было придумать, как это все могло произойти. Принимая во внимание место и все, что там было. Потому что *** убили исключительно с целью шантажа. Изначально брат хотел меня с сыном зарезать ножом. 

- Твой брат?

- Да. 

- Но ты с *** алкоголь не употреблял?

- В больших количествах мы пили. Не в тот день, а в общем. 

- Но, если мы говори про тот день?

- В тот день с утра он отвез ягоды в город и вечером его закопали. 

- Еще в материалах дела было написано: следователи писали о надругательстве над трупом, расчленение ног. 

- Да, почитайте в газетах, в лиепайских газетах и республиканских газетах что пишут, там еще больше. 

- А как было на самом деле? 

- Я сужу по тому, что я видел. Тогда, когда мне в милиции  дали заключение экспертов, вернее сказали: А как там было? Как ты труп расчленил? В заключении экспертов написано, что была сломана нога. Быстро я говорю: Ну ладно, пиши, как это было - я в яму не мог положить, и поэтому лопатой разломал ногу, чтобы влез в яму. Так и записали. А потом газеты написали, что расчленили на куски и закопали в разных местах в лесу вокруг дома.  И после этого ритуала захотелось есть, заточили вилы и поехали на другой конец огрского района, обошли дома, и в одном доме у хозяина было 200 грамм творога, сало было, бутылка водки, бутылка спирта. И хозяин не хотел давать, и тогда мы взяли вилы и его убили. Так примерно пишут как в приговоре, так и в газетах. 

- Про этот эпизод с двумя стариками мы еще поговорим немного позже. У меня просто осталось еще несколько вопросов про ***. В тех материалах дела, если я не ошибаюсь, то и в показаниях, которые ты предоставлял во время рассмотрения данного дела, ты признался, что ты это сделал с целью самообороны? 

- Да. Мы так в милиции договорились и до апелляционного суда я это поддерживал. 

- Вы с следователем так договорились?

- Ну да. В обратном случае мы бы сегодня здесь не разговаривали.

- И *** действительно угрожал?

- Я придумал это, у меня не было вариантов.

- Придумал?

- Ну да. 

- Но что было на самом деле?

- Я не знаю. Только из реплик брата понял, что он сказал: "большой молодец, что у тебя у плиты было это бревно оставлено сушиться". Для косы, для клиньев, дубовое, такое полутораметровые бревно. Он сказал: "Хорошо, что тебе это бревно попалось".  

А в милиции умные были, допрос проходил второго октября, если не ошибаюсь, что я просил все время, и никто мне не мог помочь. Запись "Криминал информ", как я выглядел после допроса. Меня отвезли в Огре и там была корреспондент, которая снимала. А я и не знал. Ни зеркала, ничего. Как привезли из Сигулды, я закурить не успел, сразу на интервью. А потом уже смотрю по телевизору - кровь течет вдоль кончиков губ. 

- У тебя текла кровь?

Да. Это единственное доказательство, что "добровольно" признался в убийстве ***. Меня там колотили, колотили со всех сторон. 

- Но я немного не понимаю, почему у тебя текла кровь?

- Ну потому, что об зубы разбили весь рот. Неделю не могу ни есть, ни пить. 

- Милицейские разбили?

- Ну да.

- Почему они тебя били? Ты противился?

- Нет. Чтоб взял на себя убийство ***.

- Переходим к следующему эпизоду, где два этих старика, оружие и все остальное. Может, ты можешь просто вспомнить тот день и последовательно рассказать, что произошло. 

- Ну тогда надо начать снова с Сигулды. Прошла примерно неделя после убийства ***. Я в городе у магазина. Меня подозвал незнакомый пассажир легковой машины. "Фамилия Эвеле? Иди сюда" Что такое? Где ***?" Я сказал, что не знаю. Как уехал в город на велосипеде, так назад и не вернулся. Тот смотрит на водителя и говорит: "Ладно, сегодня нет время, мы к тебе приедем и ты будешь там же, где *** закопан". Ну и ладно.

- Я уточню: это были какие-то друзья ***?

- Они были в больше или меньшей степени в связи с моим братом. Потому что этого *** убили реально с целью шантажа. Потому что я добровольно не хотел часть этой земли бесплатно оставлять им. Сестра сказала: ты здесь хозяйничать не будешь, мы тебе не дадим.  

- То есть по сути тебе угрожали, что тебя убьют?

- Да. Вот. В тот день, когда меня предупреждали у этого магазина с Сигулде, что я буду там же, где и ***, я пошел домой, из Риги приехал мой сын, которого полгода не видел. 

У него на объекте отпуск до октября, он поживет у меня. Что я делал? Я сказал: "Отсюда надо быстрей сматывать удочки, здесь никакой жизни не будет". Надо найти ствол для самообороны. Потому что в любой момент может приехать наши эти… Что мы с пустыми руками? Нельзя было рисковать ни жизнью сына, ни своей, ну и землю просто так не хотел отдавать. Земельную книгу сестра, которая решала вопросы наследства, выбрала для себя, а для меня выбрала только уже после ареста. Все время обещала, обещала...

Короче говоря так: началось с того, что сестра мою часть, я не хотел вообще участвовать в процессе разделения наследства. Хозяйка, у которой я тогда в Таурупской волости работал, сказала: “Ты что, тупой? У самого ни крыши над головой, ничего. Сейчас ты подаришь им свою часть наследства? Поехали отвоевывать!” Ну ладно, поехал в Сигулду, в назначенный день суда. А сестре уже до того говорил, до суда: “Я напишу бумагу, что я не участвую ни в какой…” Нет, обязательно всем наследникам надо участвовать в суде! И я говорю, мол, мне нечем платить нотариусам, никому. Наследство состоит из двух частей: дом отца в Сигулде и земля в Сигулдской волости, 15 гектаров и тот новострой, что отец успел построить.

Теперь я говорю: я беру только свою часть от земли в Сигулдской волости, чтоб у меня было где жить и строить. На своей земле я в будущем буду строить дом для меня с сыном, и все. "Ах ты, я отказалась от сигулдской четвертой части, от этого дома, это пусть остается тебе". 

Работали мы в то время с сыном весной на лесопилке в Сигулде. Делали паллеты на экспорт. В один прекрасный день перед тем, как пойти к нотариусу, когда нужно прийти к соглашению, кому какая часть, у нотариуса заверить. Четыре одинаковые части: четырем наследникам по одной четвертой от всего имущества. 

Судья говорит: идите к нотариусу, там договоритесь, кому сколько, что, как. Перед тем как пойти к нотариусу, приходит брат на лесопилку в конце рабочего дня с таким, длинней чем эта папка, таким ножом. Мужики уже ушли домой, он там сначала провоцировал на драку всех. Ходил там, не давал работать. Мужики посмеялись, рабочее время кончилось, ушли домой, мы остались втроем: я с сыном и брат. Брат говорит: "Если ты от своей части в Сигулде в мою пользу не откажешься, тогда я тебя здесь сейчас порежу, чтобы сестру не резать". Я говорю, мол, мне то какая разница. Вы там с сестрой живете, не можете между собой ужиться? Поделить? Мне все равно. А завтра пойдем уже, наркотическое опьянение прошло уже, сначала пришел совсем обдолбанный. А пока мы закончили работу стал немного трезвее. Ладно. Идем к сестре назад в город, в противоположную сторону. Пришли к сестре, я говорю: "Что у вас тут происходит?" Та кричит и орет, и в конце концов: "Ну ладно. Я откажусь от своей доли в пользу брата, мне остаётся четвертая доля от земли в волости. Точка". 

Ладно, у нотариуса мы так и оформили. Потом, когда уже надо было начинать жить, земля есть, а земельной книги нет. Решение нотариуса, все бумаги в порядке. Я говорю: сестра, ты доверенная по всем бумагам, говорю, дай мне мою земельную книгу, чтоб я мог запросить разрешение на строительство и начать жить. "Да, да, на новой неделе". Вот так до августа и дотянула. И тогда пришел брат… До это он, конечно, предупреждал.

Сын вообще убежал сразу весной после того случая, когда брат ножом нас хотел зарезать. Он уехал назад к маме в Риге. Я все лето прожил в доме отца. Ну вот тогда, после Лиго где-то, этот случай с братом. Вывод такой: с целью шантажа закопал ***, и чтоб я рот не открывал, а знал, что мне там жизни не будет. Если я не соглашусь с их диктатурой, не оставлю в их пользу, не откажусь от этой земли, то они в любом случае может меня шантажировать трупом ***.

- Получается, это оружие вам было необходимо для самообороны от них?

- В первую очередь для того, чтобы протянуть то время хотя бы до того, как сестра мне отдаст эту земельную книгу. Как только у меня появится земельная книга, я продаю свою землю любому, кому она нужна. Желающий в сигулдской волости я думал, будет предостаточно. 

И пропадаю на все четыре стороны. В тот вечер, когда мне угрожали в городе, я пришел домой. Сын приехал из Риги погостить на месяц. Я говорю: Слушай, здесь большие проблемы. Я говорю: по пьянке я не хочу тебя втягивать. Первый вопрос был у сына: земельную книгу сестра забрала или нет? Принесла?

Я говорю: все обещает и обещает. На новой неделе, на новой неделе. Этот говорит: берем топор, идем, я их зарублю. У мачехи на кровати инвалид, сестра с тремя мелкими, один другого больше, и брат - наркоша, какой он в тот момент будет - живой или нет. Я пытался отговорить его от любого насилия, я ему говорю: здесь большие проблемы. По пьянке получилась ссора, я забил ***, вот здесь закопал. Показал. Я говорю: нам нужно срочно валить в Ригу, заедем там к знакомому, он работает в охране в порту. В порту конфискованное оружие, я думаю, может, что-то намутит.  

Приехали к нему. Он только со смены пришел, у него две или три смены свободные. Сильно выпили. Думаю, ну сейчас мы за эти два дня пропьем эти последние копейки, которые у нас на руках есть. И смысла не будет никакого. Он говорит: достать можно, но надо идти на работу, говорить с мужиками, сколько ты можешь заплатить и сколько это стоит. Не, мы смотри, что так это дело не пойдет. Сын говорит: Ты по миру поработал, поездил и что, не знаешь какого-то охотника, у которого можно просто украсть? Элементарно. Какой-нибудь ствол. 

До этого, до выезда в Ригу, в Таурупе, я сыну сказал: первое, что нам нужно будет сделать, когда вернемся, этот труп надо закопать в другом месте, чтоб никто не мог меня шантажировать, что там труп. 

Пока не разговорились дальше, подумай сам по логике: стал бы я с пятью судимостями показывать даже сыну труп, который я убил. У меня просто не было другого выхода. Чтобы не было там четыре-пять трупов в Сигулде, я выбрал простой и понятный всем вариант, что так получилось по пьянке и все. Пацан до сегодняшнего дня не знает, что там было и чего там не было. Думал, думал, йохайды, я же в Таурупской волости два года отработал у хозяев с тем пострадавшим ***, нормальные отношения, он мне от хозяев родственник какой-то, охотник, и сам хвастался, что у него стволов больше, чем понимания. 

Так как я этот вариант вспомнил, я сказал: Да. Это последний. Там, где я раньше в других районах жил и работал, знаю много разных охотников, но время прошло, какая у меня гарантия, что они там же живут? А этого я знаю конкретно. У того *** жена умерла, он один живет, отдельный дом на отшибе, никаких соседей нет. Давай, едем.

Ну и там целая полоса совпадений с этой поездкой. Во-первых, я внутри того дома никогда не был. Мы с хозяином зимой за картошкой заехали, картошку и еще какие-то корнеплоды охотникам на кормушки отвезти. Это все Карлис выложил снаружи у сарая. Мы с хозяином на тракторе с прицепом заехали на гору зимой. Метель, у меня ужасное похмелье. Я быстро скинул эти мешки в прицеп, и поехали в лес. 

Так что туманные воспоминания, что в последнем доме, когда выезжаешь из Адеркаши. В том районе, на менгельской дороге. Последний дом, дальше на левой стороне кладбище, церковь и все. Поехали на последнем автобусе ночью. Пацан на стоге сена спит, я еще сходил, убедился, да. Есть тут дом последний на горе. Прошел вперед, да. Дальше заканчивается лес, здесь кладбище и все. С утра в бинокль начали смотреть из кустов, когда там Карлис пойдет в магазин за газетами или закупиться. За это время обыщем дом и найдем. Ну охотничье оружие зарегистрированное нам сто лет не нужно. Какое-нибудь из тех трофейных, о которых он мне рассказывал. Смотрим, там всякие ходят. Два мужчины, одна тетка ходит, только не Карлис. Один день смотрим, второй день смотрим, дождь льет как из ведра. Промокшие, замерзшие до смерти. Сын первый не выдержал, он сказал: мужики с утра уехали, куда-то вышли на дорогу, на машине уехали. Эта тетка по двору ходит, пошли спросим. Может Карлис сам уже этим летом умер. Пока я там полгода не был. Может продал этот дом, может родственники приехали. Ну тысяча вариантов. Пошли у той тетки спросим, что там с карлисом. Заходим, тетка говорит: ой детки, вам надо идти сотню метров вперед и по полю в гору. Тогда, когда мы зимой ехали на тракторе, с дороги этот дом можно было видеть. Кусты без листьев были. А сейчас летом этот дом совсем не видно. И дорога к этому дому такая незаметная от большой дороги. 

- И тогда, наконец, нашли тот дом…

- Плюнули, нечего больше в кустах сидеть, у меня с Карлисом нормальные отношения, пошли к нему, договоримся по-хорошему. Идем внутрь промокшие как крысы. Там женщина. Где-то ее видел, не знал, что это его дочь. Собака у Карлиса там какой-то породы. В суде сын Карлиса сказал: вся родня удивлялась, как нас эта собака на куски не разорвала, когда мы пришли на второй день. В тот момент Карлис сидит на диване, двумя руками держит за ошейник эту собаку, собака лает, тетка орет: быстрее идите прочь, мы ничего не продадим, не получите здесь никакого оружия. Этот бедный старик тоже: Нет, нет. У меня только зарегистрированное и все. Ну ладно. Сын выходит наружу первый, я последний закрываю двери и слышу, как эта женщина говорит Карлису: я сегодня вечером буду уезжать, а завтра ты уже сам, что здесь дальше? Ну да, я закрывал двери, не услышал. А, ну я понял, что Карлис как жил, так и живет один, просто приехала какая-то родственница или кто. Кто знает? Вечером она уедет. Я сыну по дороге рассказываю: ты едь домой, в Ригу, я посижу еще неделю, но я дождусь, когда Карлис уйдет в магазин, и все. Проведу шмон и найду это оружие. Сын категорически против. Вместе приехали, я тебя одного не оставлю. У меня сердце дрогнуло: ну мало ли что в жизни? 

- Сына нужно будет что-то просить, скажет, ты меня здесь задерживаешь своим недельным замерзанием. 

- Сын говорит: завтра с утра идем, и все. В субботу мы туда заходили внутрь, когда там женщина была. Утром в воскресенье, 10 где-то солнце поднялось, идем!

Я сделал маску из вязанной шапки. Теперь вопрос про эту собаку ненормальную. Маска то маска, у сына был электрошокер с собой, из Риги взял, ну пацан его на всякий случай носил с собой. Я в маске с электрошокером иду первый: что с собакой делать сейчас? Этот ненормальный, сердитый как сумасшедший. Надо какой-то сук, как минимум. Зашли в сарай, нет подходящего бревна, или короткий или толстый. Сын говорит: Вон, вилы в стогу сена. 

Ну ладно, льет дождь на кусты, не пойдем искать другое бревно. Берем эти вилы, отпилили их покороче, чтобы можно было поворачиваться в комнате, если эта собака будет нападать, и все. Пока я шил себе маску, сын пилил эти вилы, к которым прилипла всякая грязь и ржавчина падает. Он спиливал эти концы, теперь в суде это одно из доказательств, что вилы специально точили для того, чтобы заколоть человека. Ни у кого тогда мысли не было колоть человека. 

Стечение обстоятельств, мы уже об этом говорили. Идем по дороге в дом Карлиса. Да, следы резиновых сапог. Вчера вечером как ушла на автобусную остановку, обратно следов нет. Значит Карлис или дома, или у соседей, или вышел…

Утро воскресенья, солнышко после этого ненормального ливня. Постояли каких полчаса, покурили, не ходит никто по двору. Ну тогда если дома, будет в доме. 

Договорились: внутрь я пойду первый, сын останется в сенях, на всякий случай,если надо веревку возьмем с собой, чтоб Карлиса связать. Я сейчас в маске зайду внутрь, электрошокер у меня во внутреннем кармане, в одной руке вилы, если эта собака сразу напрыгнет. А там ситуация такая: мы пришли от большой дороги, здесь солнечная сторона, в доме комната, здесь кухня. Дом на повышенном фундаменте такой. Что происходит? Карлис сидит на кухне у стола, бреет бороду. Видит, как два микки-мауса с вилами быстро-быстро идут к дому. Мы то этого не знали. Сын остался в сенях, я открыл двери и зашел. Карлис уже отпрыгивает от стола, понимает, что ничего хорошего не будет. И кричит: "Анете, звони!" Я смотрю сквозь двери в комнату - та же женщина, что и вчера была. А она, потом уже только суд установил, что она по второй стороне из соседского дома… Была у соседей и в воскресенье приехала назад с другой стороны. А мы были полностью уверены, что следы же видно… Шли с полной уверенностью, что Карлис один. Мы его свяжем, проведем шмон, и все. 

Все будут счастливы и здоровы. А сейчас что произошло? Карлис крикнул Анете звонить. И бросился на меня с кулаками. В одной руке бритва для бороды, мне со всей маской проехался там… В интервью в "Криминал информе" можно видеть. Этой бритвой для бороды по физиономии, набросился с кулаками, а у меня эти вилы: левой рукой я открывал двери, вилы в правой руке. Сейчас я хочу этого Карлиса отбросить, чтобы вытащить электрошокер из внутреннего кармана. Карлис схватил за вилы, я как дернул - ручка осталась у меня, а вилы у Карлиса, так кто кого колит? Не было бы так трагично, было бы комично. Теперь мне уже не до электрошока. Я этого Карлиса двумя руками кинул на другой конец кухни на диван, на спину нажал, пока немного не устал, достал этот электрошок из внутреннего кармана, ударил им, так у него эти вилы из рук выпали. Я слышу, что там происходит борьба. Сын забежал в  комнату, за мной уже, я его не видел за спиной, только слышал. Сначала они гремели в комнате, потом оба выбежали в сене, ведра разбросали, затихли. 

Карлис вилы отпустил, но я его один связать тоже не могу, я говорю сыну: "иди помоги". Он заходит с кровавыми вилами, сапоги в крови. 

"Отпускай старика!" Я этого Карлиса выпустил, он несколько раз по ребрам ударил, арлис упал на пол, схватил грудь, я говорю: "успокойся, все!" Там в сенях ведра снова стали греметь, эта женщина там что-то… Я не знал, что там. Потом по дороге уже все обсудили, что там было, чего там не было. 

Я говорю: "Иди смотри, что там с этой женщиной. Карлис никуда не убежит". Я иду в комнату шмон проводить, искать это оружие. Может, что-то в комнате есть. Ну, в комнате есть, иду в сарае смотреть. Захожу в комнату, переворачиваю все, одно охотничье ружье есть, амуниция, что ни только, мне оно не нужно, перевернул все, ну ничего нет. Сын приходит через несколько минут: "Ну, что-то есть?", я говорю: "Ну только одно охотничье ружье". 

"Как?", - он говорит. Вчера дед говорил, что у него есть второе. Одноствольное. Двуствольное и одноствольное. Я говорю: "Ну так ищи". Я смотрю, что он весь испачкан в крови, ну ничего хорошего не будет. Я говорю: "Ищи на кухне, может есть второе ружье". Ему тоже надо ружье. Ну, тогда я собрал в корзину всю охотничью амуницию, ружье под мышкой, бутылка спирта, в шкафу было, больше ничего. А, кошелек там в шкафу был, больше из комнаты ничего. Бутылка спирта - дело хорошее, пошли на кухню по пути взять закуску. Этот упомянутый в приговоре творог, 200 граммов сала и что еще? Консервы. 

Я захожу на кухню - Езус Мария! Карлис лежит в луже крови. Ну и все. Взяли эту закуску и с двумя ружьями ушли. И в лесу по пути сын рассказал, как там было, как там не было. 

Он эту женщину замочил до конца, тогда зашел на кухню, смотрит, этот Карлис тут мучается на полу, ударил еще пару раз вилами - ничего! Взял топор и обоим еще контрольный удар по голове - и тому, и тому. Этот момент убийства, совпадение. Никто не принимает во внимание, я десять раз просил пересмотр свидетельских показаний в полиции Огре. В то время был закон, что следственному прокурору было необходимо участвовать в проверке показаний на месте. Не было. Нас физически… Ну, мы вырубились в Эргли, у знакомого спали, когда нас взяли. Физически подняли, отвезли на проверку показаний на место. По дороге: "Ну ты же уже не первый раз", - следователь говорит. Ты уже знаешь, что от адвоката нет никакого толка. Ну мы сразу признались, что произошло вчера, и все. Едем по дороге, чтоб не надо было в следующий раз из Огре ехать, он говорит: "по дороге сделаем проверку показаний на месте, и все". Без каких-либо адвокатов, без каких-либо прокуроров. 

Потом, когда уже очухались, когда начали уже бумаги давать подписать, в которых они там понаписали чудеса. Я прошу десятый раз повторную проверку показаний на месте в присутствии прокурора и адвоката… Как это произошло? То, что они написали, нереально. 

Как было фактически? Я захожу, Карлис на меня кидается с бритвой для бороды. Кричит: "Анита, звони!" Сын из сеней видит, что в комнате женщина, видит, что я борюсь с Карлисом. Он думал, что я этого Карлиса буду колоть вилами, в полной уверенности. Кидается внутрь, ударяет ее. Женщина бежит прочь, он ее ловит в сенях. А он не могу видеть, как он в показаниях пишет, как бы показаниях, из сеней невозможно видеть, что происходит за углом. Потому что за дверями слева там шкаф с посудой, такой почти до потолка. Нужна была проверка показаний на месте, как было, что он  никак не мог видеть, что я колю. А он дал показания: "Ну отец напал на Карлиса, и он, в свою очередь, кинулся на эту женщину".

- То есть, ты хочешь сказать, что следователи не проверили показания на месте в присутствии прокурора?

- Нафантазированы!

- Нафантазированы?

- Конечно. В следующий раз, если получится, возьму с собой фототаблицу. Во время той проверки свидетельств на месте, о которой мы говорим, следователь говорит: Ну как там было? Хозяин здесь сидел на кухне? Да. Ты, когда заходил на кухню с вилами, что он делал? Ну я говорю: я как вошел, он уже шел на меня. А следователь-комик сидит за столом, руки поднял, фотограф сфотографировал проверку свидетельств на месте, как он сидит за столом будто хозяин, руки подняв, и я с вилами будто иду кидаться на него. А в действительности было не так. Это один момент. Об этих фантазиях можно говорить с утра до вечера.  

- Но до этого вопрос - какое время прошло пока полиция вас с сыном задержала?

- Ночь. 

- Принимая во внимание все, что ты рассказал о, по твоему мнению, придуманных показаниях, это наказание заслужено или нет?

- Ну я повторю, что я сказал в суде первой инстанции. Если бы потерпевших можно было бы разбудить, вернуть их жизни, я согласен два пожизненных срока отсидеть. Но так ка я никого не убил, солнечный день, судье я говорю: Возьмите любого с улицы, и если вам надо пополнить контингент пожизненно заключенных, возьмите любого, почему именно меня? А в газете написано, и в приговоре первой инстанции, кажется, что я цинично высказался о латвийском суде, что мне все равно, я, мол, могу два пожизненных срока отсидеть, перевернули, перефразировали. А наказание как таковое, по закону и по сути пожизненное лишение свободы не должно было быть. 

- Ну, Юрис, если администрация говорит, что надо заканчивать, тогда продолжим завтра.

2 день

- Добрый день, Юрис.

- Добрый.

- Вчера мы закончили на моменте, когда ты рассказал о самом преступлении и о том, как тебя задержали. Что произошло после этого?

- Ну, если это можно назвать следствием, то досудебное следствие.

- Объясни, почему ты говоришь "как бы следствие"?

- Начнем с того, что в момент ареста у меня в кармане был паспорт, и до суда в обвинении фигурировало первое и главное, что я без определенного места жительства, без прописки, без работы. Хотя фактически я работал, было место жительства, паспорт и прописка. Это относится к фабрикации обвинения как такового, к методам, разработанным в семидесятых.

- Ты также говорил, что обращался к Генеральному прокурору и в разные другие учреждения...

- Да, у меня почти на каждый случай, который мы вчера обговорили и еще обговорим, есть конкретные бумаги, чтоб не было пустой болтовней. Как бы мое мнение, как бы я везде только других обвиняю, а сам ангел. Это не так.

- Но, если мы сейчас конкретно поговорим про эти фабрикации, как ты говоришь, можешь ли ты привести конкретный пример? С чего все началось? Ну так, последовательно.

- Ну как мы уже вчера более или менее поговорили из-за ограниченного времени, все началось из-за наследства в конкретном уголовном деле. Ну, чтоб не была пустая болтовня, начнем с доказательств. Пять арестов, как вы знаете. В первый день полиция Огре связалась с полицией Сигулды. Конечно, все, кто были вовлечены в это, были информированы. И, как уже вчера вам успел рассказать, сестра ни за что не хотела мне эту земельную книгу сразу после суда и нотариуса отдавать. 10 сентября нас арестовали, и 13 сентября - тогда сестра была уверена, что я уже на месте. Выбрала земельную книгу 13 сентября, когда я уже был на месте. До этого момента у них были разные варианты. Хотели физически убить, не получилось. В результате, это, чтобы не было такого, что я что-то фантазирую. Это конкретное доказательство, начиная разговор о фабрикации обвинения, уже спустя месяц после ареста они уговорили прокуратуру, полиция Сигулды уговорила сына. Сын пишет, что отец показал закопанный труп, рассказывал, что я действительно рассказывал ему. Он не знает фактических обстоятельств дела по сей день. Я ему также говорил, как я вам вчера говорил, чтобы не произошла трагедия и разборки в семье в Сигулде, я ему придумал такое дело.

- Что произошло после того, когда он уже дал эти показания?

- Ну тогда меня с утра вытащили из камеры. Я подумал, что мы наконец-то поедем на эту проверку показаний на месте, как и должно быть. Можешь называть следственным экспериментом, как хочешь. Доказать то, что они там с самого начала, с первого дня начали писать, что преднамеренно, с целью обогащения, как обычно формулируется. Шли убивать намеренно. Такого намерения у нас не было. И дальше следуют несколько трагических совпадений.

В первую очередь, как я уже вчера говорил, мы шли с полной уверенностью, что там, в худшем случае, будет дома только сам хозяин. Возможно, и он сам будет не дома. Не будет его дома, днем в воскресенье… Ну. Следы этой женщины. Мы шли в дом уверенные на 100 процентов, что женщины там не будет, но она была.

И теперь про фабрикацию. А, в то утро меня, 2 октября, если не путаю, отвезли в Сигулду. Куда везут? По дороге ничего не говорят. Без адвоката, без ничего отвезли в Сигулду, и стали колотить, чтоб я признался в убийстве. Били, били так долго, до тех пор следователи не пожалели и сказали, что "заявление сына у нас есть".

Написал в прокуратуру, что он знает, он показал закопанный труп, ну то место, где закопан труп. Сигулдская полиция мне ясно сказала, что: "Ты не первый раз, мы сотрудничаем с судом, возьми убийство на себя, и больше четырех лет ты не получишь. Оформим как превышение самообороны", моментально эту статью закона не вспомню. "Ну и к тем уже существующим двум убитым это ничего не говорит". Ну так все.

- Каково твое послание, которое ты хочешь донести до общества?

- Ну, надо начать с той абсурдной ситуацией об убийстве как таковом. Я просил в ходе следствия, и после этого также в Елгавской тюрьме, где мы одно время сидели. Но в отношениях с *** есть предыстория. В школе его брат был мой ближайший защитник во всех конфликтах. Он был физически развитый, справедливый мальчик.

И поскольку он жил рядом с Сигулдской основной школой, семилетней в то время, тогда в той семье, я, можно сказать, как ел, так и проводил свободное время, ну, на переменах и тому подобное. Так что с ним у меня с детства были самые лучшие отношения, какие только могут быть. И в следующий раз мы с ним встретились на предыдущем сроке в Елгавской тюрьме. Он не работал, я работал, я был материально обеспечен, я его буквально содержал. Ну все, что нужно, кроме тюремной каши. И теперь, когда раздел имущества уже состоялся, остальная часть судебного процесса закончилась, я встретил *** на улице, он уже был освобожден.

Он сказал: "Беспредел в семье! Они отняли квартиру". Не платил за квартиру, пил со своей гражданской женой. Он сказал, что родни у него нет, друзей нет, негде остаться, куда теперь идти? Я говорю: "Иди ко мне! Поживешь!". Исполнительный комитет обещал ему оформить документы, предоставить квартиру, где жить. Ну примерно месяц, так они сказали. Ну *** остался у меня, помог стену приставить, и во всех домашних работах. Ну и закончилось тем, что моя сестра, брат: "Что этот здесь ищет? Еще один заключенный здесь. Нет ему здесь места! Пусть пропадёт!"

Я говорю: "Ну так пропадет он. Получит свою квартиру и пропадет". Что я всем этим хочу сказать? У меня не могло быть ни ненависти, ни какой-то объяснимой причины, почему мне его надо было убить. Как уже вчера говорил, мы вместе много пили. Никогда у нас не было такой конфликтной ситуации.

- На что ты сейчас надеешься?

- Только на милость президента и авторитет в международной юридической системе.

- Уже подготовил письмо ему?

- Слишком рано по закону. Я уже предыдущему президенту писал. Отправляю килограммами. Вперёд заявление. Мне отвечает руководитель службы помилования госпожа Лодочкина. Хотя я не обращаюсь в службу помилования и не прошу объяснять законы, когда я могу просить помилование или что-то другое. Второй раз я писал президенту жалобу, что я обращаюсь к Вам лично. Мне было важно мнение президента о правовой системе в Латвии и всё о моём незаконном положении.

Отвечает госпожа Лодочкина, что: "Вам дан исчерпывающий ответ в прошлый раз", и переписка прервана. Президенту я писал. Копии жалоб и приложений. Ну, это так, для вашего сведения, что я не бубню на пустом месте. Это относится к моей бесправной ситуации. Президенту я писал последнему, когда уже написал европейским судам и всем латвийским инстанциям.

- Ещё, говоря о тех, фабрикациям, по твоим словам, вчера об этом говорили, что прокурор описался.

- Да, описки ему очень характерны. Может подробнее об этом, потому что лично мне показалось, что тебе это особенно важно. Елгавский суд. Мне было важно получить характеристику, потому что досрочное освобождение. Суд рассматривает характеристику администрации и личность как таковую. Когда мне нужны были доказательства, это нужно было для административного суда, мне отказали в юридической помощи после вступления приговора в силу.

Елгавский суд отвечает, что по закону никакие бумаги не сохраняются. И если нет документов, ну, например, здесь написано, что с актом списания это дело уничтожают, то фактически тоже… Ну я не могу доказать ничего в суде, нигде, никому.

- Так, чтобы общество тоже поняло, фактически единственное, на что ты надеешься сейчас, это помилование?

- По закону я не могу просить помилование, потому что я признаю свою вину, а не то, что написано в приговоре. Я никого в своей жизни не убивал. Но я просил рассмотреть в связи с недавно открытыми обстоятельствами. Ну, посмеяться можно. Смотрите — описка.

Потом я обращался к главе районной прокуратуры. Тогда они мне отправили исправление ошибки этого персонального кода. В обратном случае, кому тогда я могу показывать отказ? Тогда прокурор Андреев мне… Я не могу найти его ответ. На его ответ я написал ту жалобу, которую вчера показывал.

Эта описка Калнмейера. А перед этим отвечает этот Андреев, который был моим прокурором в апелляционном суде, хотя я писал жалобу генеральному прокурору. Это уже нарушение закона чиновником.

- И еще там было, во вчерашнем разговоре, один интересный момент. Судья первой инстанции, как ты рассказывал, кажется, был в судебной коллегии апелляционной инстанции?

- Нет, в апелляционном суде был Бичкович, судья Бранта. И третий кто у нас был? Ну, коротко говоря, Бичкович был один из трех судей в суде апелляционной инстанции. Потом я ему уже по-человечески написал просьбу, что Вы сами участвовали, сами слышали, сами видели...

- Поэтому, резюмируя все, рассказанное тобой о преступлении, и то, что произошло потом, это дело в суде, тот вывод, который должно сделать общество, по твоим словам получается, что это обвинение сфабриковано?

- Да, с первого дня. При этом, с уголовно наказуемыми методами.

- И ты хочешь выйти на свободу или чтобы тебе смягчили наказание?

- Ну, в первую очередь, чтобы общество не обманывали, что я убивал и не признаю свою вину. Это главное для меня. Ну меру наказания, конечно, пусть назначают по закону, но не пожизненное заключение за убийство трех человек.

- Принимая во внимания эту сложную ситуацию, если наше интервью смотрит кто-то, кто сейчас, возможно, хочет сделать что-то о чем-то пожалеет, возможно, нас смотрит кто-то, кто хочет пойти на преступление, что ты ему хочешь сказать?

- Ни одно преступление в истории человечества не осталось без наказания. Это мы видим каждый день, на практике и в истории. Все эти судьи... Где они сегодня, вы знаете. Ну не остаются неосужденными. Я получил пожизненное заключение. Как сказать? Закон кармы какой-то. Очевидно, накопился этот груз грехов по мелочам, за которые ранее не осуждали как бы, и пришло время, когда все накопилось, и получаешь за все вместе, а не за то, что в приговоре, конечно. Поэтому не хочу выступать судьей над теми, кто меня меня судил, так я думаю.

- Понятно, что сегодняшняя тюрьма, это не место, где люди только заключены и забыты. Все же больше начинают думать о ресоциализации. Когда они выходят на свободу, они приспосабливаются. Это называют ресоциализацией, и об этом последний блок нашего интервью. Меня интересует: Что ты сделал бы в первую очередь, чтобы ты сделал, выйдя на свободу?

- Ну есть такие неисполненные детские мечты. Возможно, куда-то, как уже вчера смеялся, глубже в лес, ближе к природе. Какие-нибудь пчелы, деревья посадить еще хотелось бы.

- Что еще, кроме этих пчел и деревьев?

- Ну, конечно, найти спутницу жизни. Возможно, есть такая же безбашенная как я. Для которой деньги не на первом месте. Как пастор говорит: с этого дня вы одна плоть, одна душа, один дух. Так хочется. Мечта такая. Утопия, возможно.

- Находясь здесь, как ты видишь жизнь все решеток? Как ты узнаешь о том, что происходит снаружи? Есть ли у тебя такой интерес вообще?

- Ну как вчера смеялся, в свободное от работы время я сплю. Телевизор смотрим. РЕН ТВ, такие информативные передачи по возможности.

- Новости тоже смотришь наверняка?

- Да, к сожалению чаще российские новости у нас здесь популярно смотреть.Но между ними получаются и латвийские. По утрам смотрим Panorāma, 900 sekundes.

- В то время, пока ты здесь, на свободе появилось много различных вещей. Например, те же э-талоны. Держал ли что-то подобное в руках?

- Нет.

- Банковскую карту?

- Нет. У меня даже мобильного телефона не было на свободе. Он мне не нужен. Если договорились утром в восемь встретиться, что-то делать, так и должно быть. Как по-другому?

- Возможно этот вопрос будет пафосным, но я не могу это не спросить. Как тебе кажется, ты исправился?

- Ну для себя, возможно, из судьи с течением лет превратился в такого… Как сказать?Принимать ситуацию, какая она есть. В известной мере я фаталист. Ну такой он есть, а не я так хотел. Например, о нумерологии, астрологии. По гороскопу я водолей, что там написано, так и есть по отношению ко мне.

- Еще, говоря о буднях, остался один вопрос. Мы много говорили, ты рассказывал, что работа это хобби, и, насколько возможно, ты это делаешь. А когда ты не работаешь — ты спишь. Но в тюрьме происходят различные мероприятия. Праздники и другие мероприятия, например, мастерские. Ты тоже участвуешь в этих мероприятиях?

- Ну, конечно. В рамках возможностей.

- В последнее время тоже?

- Ну здесь сейчас есть больше работы. То, что происходит в рабочее время, больше в камерах, теми людьми. У них также рационального смысла, мотивации больше, чем у меня, потому что для меня примарна работа. В свободное время, если есть что-то… У нас был колоссальный цикл занятий "Что такое насилие?". Жаль, что время было ограничено, нельзя поговорить конкретно, о конкретном случае, о конкретной теме.

Ну, резюмируя, что против меня, как раньше в суде, насилие этих врачей законно, все нормально, все правильно, но, если я буду защищать свою жизнь, как в этом случае, для самообороны с оружием, Господи сохрани! Это противозаконно.

- Какие у тебя отношения с Богом?

- Такой интересный вопрос. Бабушка, которая меня вырастила до школьного возраста, была верующим человеком. День начинала и заканчивала молитвами. Ну, в детстве думал, что-то немного врет. Как это так, что Бог все видит, все знает, все создавал и делал, а на самом деле... Сам иду по лесной поляне и удивляюсь, что в прошлом году здесь был цветок, как так он в этом году снова здесь есть? Так и пришел к такому противоречивому выводу: как так он сверху не видит, что сосед там делает то и то незаконное, противоестественное, и в то же самое время природа существует без человека? Действие без воли человека.

Так. Ну сегодня уже совсем другой взгляд. Меня всегда беспокоило утверждение церкви в Библии, что вся власть от Бога. Я думаю, ну этот пункт высосан из пальца. Ну как так от Бога может быть власть? Что сейчас? Посмотрите! Что-то ненормальное! Так не может быть. Высший разум не видит, что происходит? Ну и попалась благодаря нашему капеллану брошюра одна. Там именно этот вопрос был. Я удивился, в возрасте шестидесяти лет пришел к просветлению, что мы каждый лично являемся ответственными перед Богом. Не я ответственен за дела этого президента или милицейского. Пришли к выводу, о чем мы говорили, что ничто не остается без наказания. За хорошую работу будет хорошая зарплата, за плохую — плохая.

- Часто, когда обсуждают Бога и тему веры в связи с заключенными, в классическом интервью человек на моем месте спросил бы, простил ли ты себя или простил ли тебя Бог, и так далее. Но меня больше интересует, ищешь ли ты прощения, и нужно ли тебе оно?

- У меня полная и абсолютная уверенность, что простить — не в человеческих силах. Мне в суде первой инстанции задали такой вопрос: будете ли просить прощение стороны пострадавших. Я в шоке, я не могу ответить, я отвечаю: ну в трамвае, наступив на ногу рядом стоящего, да, там просят прощение, потому что независимо от меня трамвай и автобус поворачивает, я нечаянно наступил человеку на ногу. Тогда я могу просить прощения. А когда человеку отца и сестру убили, как может быть прощение? Как он может меня простить? Это вне моего понимания.

Простить может только какая-то высшая сила, которую мы называем Богом. Популярный закон кармы, что ничто не останется безнаказанным. Хорошие дела оплачиваются хорошей зарплатой, плохие — плохой.

А о прощении… Ну, конечно, за эти годы же анализируешь свое отношение ко всему вокруг. И меняюсь. Как уже говорил, с детства я был клубком антагонизма. Везде всю несправедливость осудить, сейчас же наказать, ваши учителя такие умники, меня будете репрессировать, а сами что делаете? Меня выгоняют с урока за какие-то шалости, я в гардероб, учителям по карманам, по пальто, у меня уже есть деньги, на которые купить покурить. Наказывал таким образом своих обидчиков, тех, кто меня судил. А сегодня всем моим судьям и всем Бичковичем, Калмейерам, ну что? Они ответственны сами за себя. Я то что?

- Как тебе кажется, государство делает достаточно, чтобы люди, которые были в заключении, не возвращались за решетку снова?

- Ну хочется верить, что так будет. Потому что какие-то службы пробации начали работать. Когда-то в будущем с какого-то такого преувеличенного надзора, возможно, перейдут на поддержку. Много слышал от бывших заключенных: пока в тюрьме, есть общины из церквей, разных конфессий, посещай и все, как бы должна быть для вышедших на свободу моральная поддержка. Но этого нет. Не было. Сейчас достаточно обнадеживающе эти реабилитационные центры начинают размножаться.

- Ты в тюрьме провел почти сорок лет. Что, на твой взгляд, нужно делать по-другому, чтобы те люди, которые в тюрьме, выйдя на свободу, не попадали сюда снова?

- Такие инструкция я или кто-то еще вряд ли может дать. Ну, надо быть честным самим перед собой. Как в Библии основная мысль: Не делай другому то, что не нравится самому. Так, наверное. Мы говорили про прощение. Есть ситуации, когда оппонент высказывается не подумав. Обидную какую-то фразу. Он так не думает, просто легкомысленно говорит, не думая о последствиях. Также и с действиями, не только слова. Должен быть какой-то потенциал прощать. Не каждый раз с глазу на глаз. Ещё у меня есть фатальное отношение ко всему происходящему над землей и на небесах, что есть генетическое наследование... Что-то неизбежное. Ну, как сказать по-другому, что это не какое-то доисторическое проклятье? У деда жизнь не складывалась. В бое за независимость под Лудзой в 1919 году потерял глаз. За это ранение он получил землю в Сигулдской волости, на которой я родился, рос и за которую я сейчас сижу. Хорошо у деда не шло. Они там украли у него все деньги, которые он накопил на строительство дома, построил временный дом и так он в сумасшедшем доме в Стренчи и умер.

Теперь у отца жизнь совсем, прям совсем не шла. Ни с женой, ни с приемной матерью у него никогда хорошо не было. Я думал: "ну у меня так не будет". Как будто по программе все. А как я по-другому? Как уже говорил, это была моя абсолютное и твердое убеждение, что мои дети не будут расти так, как я вырос, без отца. Вроде есть отец и мать, но их нет. Как мы говорим, в уличной толпе человек одинок. Один даже пойти не может - море людей всюду. Ну вот так. Я думал, у моих детей так не будет. Сделаю все, что от меня зависит. Ни ничего, все полностью по-другому. Против воли, против убеждений. Вроде никому плохого не хотел, но как-то получается, что по-другому. Так что есть что-то, что у каждого свое. Нельзя обобщать, ранее судимые, ранее не судимые. Все судьи плохие? Нет.

- Есть ли что-то, что ты хочешь спросить у меня?

- Как смотрите на будущее Латвии?

- На будущее Латвии? Трудно смотрю. Наверное, это больше связано с работой. Иногда надо работать с такой информацией, которая для человека может быть не особо приятна. Я преимущественно работаю с новостями. И новости, конечно, есть и хорошие, но чаще всего новости плохие. Я тот человек, которой во всем этом потоке фильтрует это самое плохое, и людям подаю в более менее нормальной форме.

- Да, с сожалением надо констатировать, что мы тоже смотрим эти передачи, также новости. Как-то совсем мрачнеет эта вся картина. Нарушение движения, все как-то в ад идет, в другую сторону.

- Несмотря на это, я по своей натуре оптимист. У меня до сих пор есть надежда, что человек хороший и станет ещё лучше.

- Ну в противном случае земля и небо не существовали бы, если бы это хорошее не было бы в какой-то гармонии, равновесии. Это мне кажется просто. Ну что там на свободе происходит? Это кошмар. Поэтому этим молодым говорю: если вы здесь не свободны, то на свободе вам нечего делать вообще. Что там происходит, посмотрите!

- Есть что-то, что я у тебя не спросил, но мне об этом нужно было спросить?

- Ну так нельзя придумать. Я полностью уверен, что вы это проект начали и закончите с конкретным результатом. С пользой для общества.

- Осталось ли что-то еще? Неважно, о чем, о детстве, о том, за что находишься здесь, что-то последнее, что ты хочешь рассказать?

- Рассказать, очевидно, я не успею. Мы вчера детство поверхностно, на сколько позволяло время, обсудили. Там что-то особенное, что осталось в памяти, день смерти Сталина и все. Но, наверное, надо писать книгу. Чтобы у человека было полное представление о появлении моих взглядах на жизнь и все остальное. Или про факты. Вам надо знать, был такой журнал или газета "Саскарсме", Талбергс был главным редактором. У меня его ответ хранится долгое время. Я не знаю, есть или нет ещё в бумагах. Тогда я еще в Центральной тюрьме ждал. Чего я тогда ждал? А, еще следствие было. И попалась эта газета "Саскарсме". Там была одна статья, которая мне ужасно понравилась. Я написал главному редактору, не хотел бы он мои мысли оценить, и если есть интерес, опубликовать. Он мне написал: "Пишите, если посчитаем дельными — опубликуем, если нет — спасибо!" Ну, очень сомневаюсь. Скорее всего, цензура не пропустила.

Я там написал о детстве насколько вообще помню. Ни ответа о получении, ничего. Вот там я описал все "от" и "до", как русские говорят. Заголовок, если не путаю, у меня был "Тогда пришел человек". Что у меня такое болезненное воспоминание ещё до дня смерти Сталина, которое застряло в памяти - муравейник. Высотой с рост человека, вокруг сосны. Муравейник в лесу, я для этих муравьев постоянно таскал сахар с кухни бабушки. И исследовал, как все работает, удивлялся и радовался. В один день приехал колхоз, тогда был Сигулдский колхоз, по-моему. Это уже были советские годы, нет, не было в то время советского хозяйства, колхоз был. Приехали работники строительной бригады, спилили сосны, и в том числе ту, вокруг которой был огромный муравейник. И тогда я долго и сильно плакал, помню до сих пор.

Действительно им эта сосна, вокруг которой был этот огромный муравейник, была так нужна, так значительна, что необходимо было разворотить это муравейник трактором. Это один из таких моментов. А, говоря о детстве. Конечно, формировалось такой дух протеста где-то внутри. С соседскими детьми играли, все свои дела, как и у детей. Ну, тебя зовут на обед, ближайший дом был на расстоянии двух километров, где мы так с начала собирались. Тебя на обед зовет мама, ну и меня тоже, так как с ними все вместе, вели всех детей на кухню поесть обед или ужин, как когда. Ну это достаточно болезненные воспоминания. Моя бабушка замечательный человек, фантастическая. Писать, читать не умела, но помнила весь месяц, в августе 1917 года были такие и такие события, считать она умел, я не знаю, редко у кого такая математическая память, возможность сосчитать. Бабушка идет из магазина, улыбается.

Я спрашиваю, что улыбаешься? Ай, молодая продавец меня на 34 копейки обманула. А там по граммам покупала что-то. И она уже в голове посчитала, сколько ей надо было за это заплатить. Не каждый с высшим образованием может так считать, как она считала, память феноменальная. Как человек, конечно, просто супер. Ну что я этим хотел сказать? Дефицита любви как такового не было. Или не было слишком много, возможно? Это для меня было очень больно, когда зовут на обед с теми детьми, там мама, там их бабушка, отец приходит, все регулирует, все за столом душевные, милые, а у меня такого нет. И это один из таких пунктов, который я себе зарубил, что у моих детей так не должно быть.

И маме, и отцу, все надо быть на своём месте. Вы с этим часто сталкиваетесь на интервью и везде, может быть более плохая мать, хуже отец, но если они есть, но если они есть, то они есть, это фантастически. Такие могут быть. Это может быть противоречиво, но: судьи говорят, надо у них забрать родительские права, и этих детей отнять неизвестно куда. Об этой теме общества у меня была такая утопическая идея, пока еще в спецблоке не было, что делать, думал, фантазировал, какие нужны законы. Один из вариантов, например, взять жителей городского квартала, волости и законом установить так: если в течение последнего года в волости, например, ни один не был уголовно судим, снизить плату за электричество, коммунальные услуги, или на что-то такое, на столько и столько процентов, ну что-то что человеку очень важно ежедневно как хлеб. Надо платить за электричество, за то и то, коммунальные услуги, для того, чтобы каждый сосед не вмешивался в жизнь второго соседа, а в сложной ситуации спросил, что у тебя, как тебе, чем можно помочь.

Это был бы один из таких вариантов. У нас на курсах было такое задание, придумать законопроект, какой-то закон, о чем, не важно. Тяжелая тема. Я написал такой манифест. Тема манифеста. Там были занятия социологов, и так я у них и просил, дайте мне ответ даугавпилсского техникума, какие ваши мысли и рассуждения.

- "Манифест 18 декабря".

- Ну да, это были бы те основные пункты, которые важны для Латвии. Чтобы у вас было представление о моей фантазии и о самом лучшем пожелании Латвии и каждому.

- Давали ли кому-то еще это читать?

- Ну преподаватели техникума все читали. Свои… наверное, что в группе кто-то читал. 

- Скажу вам, Юрис, спасибо за разговор!