"Я никогда не работала на русских". Как Киев наказывает коллаборантов (1)

Это перевод статьи Всемирной службы Би-би-си. Оригинал можно прочитать здесь.

«Я не виновен, я здесь по ошибке», — что-то подобное из уст человека, сидящего в тюрьме, можно услышать довольно часто. Но Татьяна Потапенко горячо доказывает, что она — действительно вовсе не та, за кого ее держит украинское государство.

Эта женщина, отбывающая первый год своего пятилетнего заключения — одна из 62 осужденных коллаборантов, то есть обвиненных в сотрудничестве с Россией, которых держат в этой тюрьме в изоляции от остальных заключенных.

Эта тюрьма расположена неподалеку от Днепра, примерно в 300 километрах от родного города Татьяны — Лимана. Лиман, находившийся поблизости от передовой в Донбассе, в 2022 году в течение шести месяцев был оккупирован Россией.

Мы сидим в комнате с розовыми стенами, откуда заключенные могут звонить домой. Татьяна объясняет, что 15 лет занималась тем, что была на общественных началах посредником в отношениях своего района с местными властями — например, договаривалась об обеспечении дровами. Но когда пришли россияне, эта деятельность дорого ей обошлась.

Украинские прокуроры заявили, что она занимала официальную должность при оккупантах, в том числе распределяла гуманитарную помощь.

«Зима закончилась, у людей не было еды, кому-то нужно было вступиться, — говорит она. — Я не могла оставить этих стариков. Я выросла среди них».

54-летняя Татьяна оказалась среди почти 2 тыс. человек, осужденных за сотрудничество с Россией в соответствии с законом, принятым почти так же стремительно, как развивалось российское наступление в 2022 году.

Власти Украины понимали, что им нужно удержать людей от того, чтобы они симпатизировали захватчикам или сотрудничали с ними.

Чуть более чем за неделю депутаты приняли поправку к Уголовному кодексу, приравняв коллаборационизм к преступлению, о чем они не могли договориться с 2014 года, после того как Россия аннексировала Крым.

До полномасштабного вторжения Татьяна общалась с местными чиновниками, добиваясь, чтобы они снабжали соседей такими вещами, как дрова.

После того, как в город вошли россияне, друзья, по ее словам, убедили ее вступить в контакт с новыми властями, чтобы получить столь необходимые медикаменты.

«Я не сотрудничала с ними добровольно, — объясняет она. — Я объясняла, что у инвалидов нет доступа к лекарствам, в которых они нуждаются. Кто-то снял меня на видео и разместил его в сети, и украинские прокуроры использовали его, чтобы утверждать, будто я работала на них [российские власти]».

После освобождения Лимана суду были представлены подписанные ею документы, предположительно свидетельствовавшие о том, что она занимала официальную должность при оккупационных властях.

Неожиданно Татьяна оживляется.

«В чем мое преступление? В том, что я боролась за своих? — спрашивает она. — Я не работала на русских! От слова „совсем“! Не работала! Выжила — и оказалась в тюрьме».

Закон о коллаборационизме 2022 года был разработан, чтобы не позволить людям помогать наступающей российской армии, объясняет правовой аналитик киевского Центра прав человека ZMINA Анисия Синюк.

«Однако закон включает в себя все виды деятельности, в том числе и те, которые не вредят национальной безопасности», — говорит она.

Связанные с коллаборационизмом преступления варьируют от простого отрицания незаконности российского вторжения или его поддержки лично или в интернете до политического или военного сотрудничества с оккупационными властями.

Соответствующее наказание также весьма строго, вплоть до 15 лет тюрьмы.

В Украине заведено уже почти девять тысяч дел о коллаборационизме. Синюк и ее команда проанализировали большую часть дел из тех, по которым уже вынесены приговоры, в том числе и дело Татьяны, и, по их словам, их тревожит то, что в закон слишком широко очерчивает виды действий, подпадающих под него.

«Теперь под этот закон попадают люди, которые оказывают жизненно важные услуги на оккупированных территориях», — говорит Синюк.

Она считает, что законодателям следует принять во внимание реальность жизни и работы в условиях оккупации, продолжающейся более двух лет.

Мы едем в родной город Татьяны, чтобы навестить ее пожилого мужа и сына-инвалида. Чем ближе к Лиману, тем больше видно шрамов, оставленных войной.

Гражданских становится все меньше, автомобили постепенно приобретают защитную окраску. Электропровода свисают с рухнувших опор. Вокзал зарос травой.

Поля подсолнечника остались нетронутыми, чего нельзя сказать о самом городе. Он был изувечен воздушными ударами и боями.

Теперь российские войска снова подошли к городу — они примерно в 10 километрах. Нам рассказали, что обычно они начинают обстрел в 15:30, и день, когда мы побывали там, не стал исключением.

Муж Татьяны, 73-летний Владимир Андреев, говорит мне, что он в «дыре», без жены хозяйство разваливается, и он с сыном справляются только благодаря помощи соседей.

«Если бы я был слабаком, я бы расплакался», — признается он.

Он не может взять в толк, почему его жена не рядом с ним.

Татьяна могла бы получить меньший срок, если бы признала вину, но она отказывается это делать. «Я никогда не признаю, что я — враг государства» — говорит она.

Настоящие враги у государства были, и их действия имели смертельные последствия.

Прошлой осенью мы побывали на пропитанной кровью земле в освобожденной деревне Гроза в Харьковской области на востоке Украины. Российская ракета попала в кафе, где проходили поминки по украинскому военному — их невозможно было провести, пока Гроза находилась под российской оккупацией.

Погибли 59 человек — почти четверть населения Грозы. Мы стучались в двери, и нам открывали дети, которые остались одни. Их родители уже никогда не вернутся.

Позже службы безопасности выяснили, что наводку российским вокскам дали двое местных жителей — Владимир и Дмитрий Мамоны.

Братья были полицейскими и, согласно материалам их дела, после прихода оккупантов стали работать на них.

Когда деревню освободили, они бежали вместе с российскими войсками, однако оставались на связи с бывшими соседями — и те случайно проговорились им о предстоящих поминках.

Братьям позже было предъявлено обвинение в измене родине, однако они едва ли попадут в тюрьму в Украине.

Такова в целом история борьбы Киева с коллаборантами. Над теми, кто совершает более серьезные преступления — наводит удары, сливает секретную военную информацию или организует незаконные референдумы для легитимизации оккупационных сил, — в основном проходят заочные суды.

А те, кому предъявляются менее серьезные обвинения, часто оказываются за решеткой.

В соответствии с Женевской конвенцией, оккупационные российские силы должны позволять людям продолжать жить своей нормальной жизнью и предоставлять им для этого необходимые средства.

Именно это, как говорит Татьяна Потапенко, она и пыталась делать, когда в мае 2022 года российские войска вошли в Лиман.

Ее дело — одно из нескольких, обнаруженных нами в Восточной Украине.

Среди них — дело школьного директора, которого посадили в тюрьму за то, что он принял российскую учебную программу. В свое оправдание, как говорили его адвокаты, он приводил тот факт, что хотя российскую программу он формально и принял, но учить по ней не стал.

А в Харьковской области мы услышали историю директора стадиона, которого приговорили к 12 годам тюрьмы за то, что он продолжал устраивать там матчи во время оккупации. Адвокаты утверждают, что он организовал лишь два товарищеских матча между местными командами.

С точки зрения ООН, эти приговоры за коллаборационизм нарушают международное гуманитарное законодательство.

Как говорится в заявлении ООН, треть таких приговоров, вынесенных в Украине с начала войны в феврале 2022 года по конец 2023 года, лишена законных оснований.

«На оккупированной территории совершались преступления, и люди, причинившие вред Украине, должны быть призваны к ответу, но мы также видим несправедливое применение закона», — говорит глава наблюдательной миссии ООН по правам человека в Украине Даниэль Белл.

Белл утверждает, что закон не принимает во внимание личные мотивы, такие как активная коллаборация или попытка заработать на жизнь, что является законным правом. По ее словам, из-за расплывчатой формулировки под уголовную статью может попасть каждый.

«Имеется множество примеров, когда люди действовали под давлением или выполняли определенные функции, чтобы просто выжить», — говорит она.

Именно это произошло с Дмитрием Герасименко. Он, как и Татьяна, жил в Лимане.

Когда линия фронта прошла через Лиман и стихли артиллерийские и минометные обстрелы, он выбрался из подвала. Лиман был под российской оккупацией.

«К тому времени люди жили без электричества уже два месяца», — вспоминает он. Дмитрий уже 10 лет работал электриком.

Оккупационные власти предложили добровольцам восстановить подачу электроэнергии, и он вызвался. «Людям нужно было как-то выживать, — говорит Дмитрий. — Мне сказали, мол, либо эта работа, либо никакой. Я побоялся отказаться, чтобы меня потом не преследовали».

Для Дмитрий и Татьяны радость по случаю освобождения города оказалась недолгой. Когда Украина вернула Лиман под свой контроль, сотрудники СБУ вызвали их на допрос.

После того, как он признался в том, что снабжал электричеством оккупантов, Дмитрий быстро получил приговор с отсрочкой исполнения и запретом на работу электриком в государственном секторе на 12 лет.

Мы встретили его в гараже, где он теперь работает механиком.

«Меня нельзя судить так же, как коллаборантов, которые помогали наводить ракеты» — возмущается он.

Его слова перекликаются со словами Татьяны. «Что можно чувствовать, когда приходит вражеская армия? Страх, конечно», — говорит она.

Такой страх вполне оправдан. ООН обнаружила свидетельства преследований и даже пыток людей, поддерживавших Украину, со стороны российских сил.

«Нам известны случаи, когда людей задерживали, пытали, когда они пропадали без вести просто потому, что выражали проукраинские взгляды», — говорит Даниэль Белл.

С момента аннексии Россией Крыма в 2014 году определение «пророссийского» в глазах украинских законодателей изменилось от простого одобрения более тесных связей до поддержки российского вторжения, которое рассматривается как геноцид.

Часто остаться при оккупантах предпочитают или оказываются вынуждены пожилые люди. Некоторые из них слишком слабы, чтобы уезжать.

Есть и такие, кто испытывает ностальгию по советским временам или симпатизирует современной России.

Но не слишком ли суров закон о коллаборационизме, если учесть, что рано или поздно Украина может вернуть свои территории?

Как прямолинейно заявил один из депутатов, работавших над проектом этого закона, «вы либо с нами, либо против нас».

Первый заместитель главы комитета Верховной Рады по вопросам правоохранительной деятельности Андрей Осадчук категорически не согласен с тем, что этот закон нарушает Женевскую конвенцию, но признает, что он нуждается в доработке.

«Последствия чрезвычайно суровые, но это и не обычное преступление, мы говорим о жизни и смерти», — с вызовом говорит он.

Осадчук полагает, что на самом деле международному законодательству следует подтянуться за войной в Украине, а не наоборот.

«Нам нужно строить Украину на освобожденных территориях, а не угождать кому-то во внешнем мире», — говорит он.

Наблюдательная миссия ООН признает, что положительные сдвиги имеются. Недавно генеральный прокурор Украины проинструктировал своих подчиненных соблюдать международное гуманитарное законодательство при рассмотрении дел о коллаборационизме.

В сентябре Рада планирует ввести ряд поправок в этот закон. Одно из предложенных изменений предусматривает в некоторых случаях замену тюремных сроков на штрафы.

Но пока что Киев считает, что такие люди как Дмитрий и Татьяна заслуживают сурового наказания, если это помогает Украине избавиться от российской хватки.

А сами они говорят, что теперь жалеют, что не сбежали сразу при приближении российских войск.

Но учитывая, что государство сейчас следит за каждым их словом, а Лиману вновь грозит риск еще одного захвата, неясно, насколько откровенно они говорят.

В работе над этим материалом принимали участие Анна Черноус, Амир Пирзада и Анна Цыба.

Автор всех фотографий — Ли Дюрант, Би-би-си, если не указано иное.