Американский писатель: «В латвийцах нет надменности и агрессивности...»

Скажем сразу: на русский язык книга Бориса Фишмана пока не переведена. Но сам он по-русски говорит прекрасно: в девятилетнем возрасте с родителями он переехал в США из Минска, но родного языка не забыл, хоть и пишет свои книги на английском. Кстати, Борис первым в семье выучил язык и почувствовал себя ответственным за все семейство.

Сейчас ему 37 лет, он закончил Принстонский университет, где изучал русскую литературе, и Нью-Йоркский университет (магистратура по художественной литературе). Живет и работает в Нью-Йорке.

«На пересаженной почве» - первая книга писателя и журналиста. Карьеру пишущего человека он начинал в отделе проверки The New Yorker, а продолжил как независимый журналист, которого печатали такие известные издания как The New Yorker, The New York Times, The Wall Street Journal и The Guardian.

Как стать знаменитым писателем?

- Вы только что вернулись из поездка по Латвии, знаю, что были в Латгалии, где встречались с нашими молодыми молодыми людьми — старшеклассниками, студентами, читателями библиотек. Как Вам наша страна? Знаю, что в Латвии Вы впервые. Поделитесь, пожалуйста, впечатлениями.

- Перед молодыми людьми у меня были выступления в университетах и школах. В Краславе в библиотеку на встречу пришла более старшая публика. А сегодня в Мадоне — молодежь. Мадона была включена в маршрут нашей поездки, организованной посольством США в Латвии по моей просьбе, по личным причинам . Там мой дядя похоронен, он был красноармеец и погиб в 1944 году при освобождении Мадоны. Во время поездки было также несколько радиоинтервью.

- О чем вы говорили с молодежью?

- О том, что значит быть творческим человеком?

Где взять вдохновение? Где искать финансовую поддержку? Это два очень разных вопроса. Я понял, что некторые из молодых людей думают, о творческой карьере, но им не хватает уверенности

в себе, не хватает понимания, насколько предприимчивым нужно быть человеком, чтобы добиться … даже не успеха, а шанса на успех.

- Как говорят журналисты: заметку написать это не проблема, проблема за нее гонорар получить…

- Ну, я бы сказал, что сначала надо опубликовать, а потом уже - чтобы за это заплатили…

- Опубликовать-то просто теперь уже — с этим уже нет никаких проблем. Контент востребован, есть интернет. Есть виртуальные СМИ, которым нельзя жить на одних перепечатках.

- Да, у нас тоже интернет все изменил. Места для публикаций в интернете— бесконечно много… Но как это все финансируется? И как заплатить за работу — вот это сейчас главная тема.

- Вы выпускник Принстонского университета... И сразу же после университета решили стать писателем?

- Мне очень хотелось писать! Но будучи молодым человеком двадцати двух лет, я не понимал, какую форму это мое желание может иметь. И я боялся этим заняться — а что, если не получится? Это карьера для смелых. А мы эмигрантская семья, и не ради писательства меня сюда родители привезли. А заниматься тем, ради чего привезли, я не хотел...

- Родители были против? Небось прочили вам карьеру врача или юриста?

- Точно. Это же было мечтой! А мои высокие оценки открывали такие возможности.

Если есть хороший диплом и тебе открыты все двери, почему не воспользоваться возможностями, которых не было в Советском Союзе — из-за пятой графы?..

Но родители у меня - очень мягкие люди, они никогда не препятствовали, ничего мне не запрещали. Ясно, что мое желание писать их совершенно не грело, они были растеряны… И поддерживать меня они много лет не могли научиться. Я и сам был растерян… Но услышал, что в журнале The New Yorker есть отдел проверки фактов, там 16 человек занимаются только этим и им как раз требуется русскоязычный человек.

сайт журнала The New Yorker

- Интересная традиция - отдел проверки фактов. Она сохраняется до сих пор?

- До сих пор, да!..Эта традиция - гордость журнала, и она сохраняется. Каждая статья, которая поступает в редакцию, там проходит проверку. Русскоязычный сотрудник нужен был потому, что главный редактор этого журнала в 1989 — 1991 году был корреспондентом в Москве, он на на этом он построил карьеру и позже продолжал писать о России. Все эти статьи шли мне, потому что только я владел русским языком и мог позвонить в Москву, уточнить детали, факты. На протяжении трех лет, работая в The New Yorker я и научился быть журналистом.

- Вы занимались только проверкой фактов или же писали для журнала тоже?

- Я постоянно старался писать, и подсовывать редакторам свои тексты, но им ничего этого было не нужно. Я очень обижался — почему тексты брали у других- и не брали их у меня? Что у других есть такого, чего нет у меня?..

Очень важно понять, когда ты находишься в неправильном месте — в неправильном для своего таланта. Это важный момент в жизни любого человека: понять, на своем ли он месте. Мне было трудно уйти из The New Yorker, ведь место — очень престижное, и это большая честь, работать в таком журнале.

Я навсегда останусь благодарным этой работе, это она научила меня быть журналистом.

- Не могу не спросить, чему именно научил вас The New Yorker? Что значит для вас — быть журналистом? Что вы считаете важным в профессии, занимаясь журналистикой?

- Логика, точность фактов, балланс справедливости — это все само собой разумеется, не стоит и говорить. Но это место меня научило структурировать текст. Хорошая, длинная и сочная статья на сложную тему— она ведь должна иметь особенную структуру. Надо правильно играть с эмоциями и интересом читателей, чтобы завоевывать внимание и удерживать его. Нужно понимать, как строить текст: в этот момент нужно писать - об этом, в этот — об этом, если дал слово одному, то далее надо дать слово — и другому. Если ты пишешь, суммируя сказанно — это делается так... Если строишь сцену — это делается так… Если ты сам был в месте событий — ты цитируешь так, если не был — уже по-другому... Структура — это все, от мелочей и до величайших вопросов творчества: что есть диалог, сцена, персонаж… Этому всему я научился в журнале и набил в этом руку тоже там. Но потом, я, наконец-то ушел...

Сайт газеты The New York Times

- Вернемся к вашим впечатлениям от поездки по Латвии. Вы не могли бы суммировать их? Как Вам, например, наша молодежь? Отличается ли она от американской? Какие они, на Ваш взгляд, молодые люди — в Риге, в Латгалии?

- Молодежь меня поразила двумя вещами. Она очень скромная. И если не скромная, а сдержанная, резервированная…

- Резервированная?.. Что вы имеете в виду?

- Мне кажется, это хорошие, очень порядочные дети, которые растут в хороших семьях и которых дома учат правильным вещам. Они не распущенные - я это заметил как в Мадоне, так в Даугавпилсе и в Риге. И это относится и к школниками и к студентам, с которыми я встречался. Еще все они мне показались очень серьезными! Я это заметил. Может быть, это потому, что тут был отбор и на встречи именно такие, заинтересованные молодые люди пришли...

Как важно быть серьезным

...Я ведь тоже серьезный! Не знаю, можно ли было быть несерьезным еврейскому мальчику в Советском Союзе… Но эмиграция меня сделала особенно серьезным. Никогда не забуду один момент. Мне было 17 лет, и я был в США уже восемь лет, и очень старался вести себя как настоящий американец. Я даже переименовал себя на американский манер…

- Были — Борис, а там стали — Боб?..

- Точно!.. И вот я был на какой-то вечеринке, беседовал с женщиной, у которой был великолепный южный акцент, она была с Юга Америки. И она так на меня посмотрела и сказала:

«Знаете, вы очень серьезный молодой человек!..» На что я сразу стал извиняться: мол, это совсем не так, я обожаю шутки, обожаю юмор, я очень — очень! - несерьезный.

А она меня остановила, сказав: нет-нет-нет!.. Если в будущем вам кто-то будет говорить, что вы очень серьезный - не отрицайте этого, а скажите «Большое спасибо!»

Этот случай первый раз мне дал понять, что серьезности можно не стыдиться, а можно гордиться. Такая мне выпала доля, что

я стал взрослым в девять лет. Когда семья перехала в Америку, английский я выучил первым и должен был стать защитником родителей — все перевернулось кверх ногами.

И я выбрал карьеру, в которой пробиться трудно, отсюда во мне излишки серьезности. И мне очень нравятся серьезные люди, я с ними дружу, почти все мои друзья в США в два раза меня старше... В душе мне остается 12 лет — писатель, любой творческий человек в какой-то мере в душе должен оставаться ребенком. Правда ведь?

- Думаю, да. Писатель ведь должен уметь удивляться...

- Да, уметь удивляться и смотреть другими глазами. Поэтому мне одновременно— и 12 лет и 75, но — никак не 37!..

- Что запомнится из латвийских впечатлений. Вы провели в Латвии пять дней, завтра уже улетаете... Напрашиваемся на комплименты!..

- Ну, я ведь побывал во многих местах, так что умею вежливо выдать и критику. Но Рига мне дейстивтельно очень понравилась. Красотой — разумеется, но не только. Я ведь живу в очень шумном, деловом городе, что не всегда облегчает творческую работу. Как-то мы сидим утром в субботу с моей подругой за завтраком, я читаю книгу, она читает газету.. И я ее вдруг спрашиваю: ты заметила?Внизу, под окнами - грохот, там ломают асфальт, но она этого даже не слышит, мы все там привыкли, что в Нью-Йорке все постоянно изменяется, строится, ломается… В этом есть что-то... высокое!.. Но Нью-Йорк все-таки очень трудное место для писателя.

В Риге же, мне кажется, есть балланс — есть, чем заняться, все время происходят какие-то интересные вещи. Но все - спокойно, все — недалеко, добраться совсем не трудно, транспорт — работает, остановок много, троллейбусы и автобусы приходят вовремя... И цены у вас — очень справедливые, а люди — дружелюбные, и молодежь говорит по-английски. Я, конечно, выучил несколько слов по-латышски…

Отметил я также осутствие той надменности и агрессивности, которая существует и в самых наилучших городах мира.

- Писателю вообще лучше бы жить в Краславе!..

- Знаете, мне так и сказали в Краславе: если вам нужна тишина, то вы приехали в правильное место! Но я люблю иногда выпить хорошую чашечку кофе, поэтому я, скорее всего, выберу Ригу. Но эти места в Латгалии меня согрели по-другому, они очень похожи на места, гда я родился. Я как бы побывал дома, я родом из Минска, и мы часто выезжали на природу, летом ездили и в Литву, в Друскининкай. Я помню как вывглядел наш лес, наши березы, листья…

- Ребенком уехав из Белоруссии, вы больше никогда там не были?

- Был всего пару дней в 2000 году. Я тогда провел лето в Москве и уехал в Минск на выходные. Были моменты, которые очень меня тронули — например, запахи. Но было совсем мало времени… С бы с радостью побывал там еще раз, но в Белоруссию нелегко попасть американскому человеку, что для меня очень грустно.

Американцы у себя дома

- Расскажите, Борис, а какие они, американцы — у себя дома?

- Знаете, их ведь 320 миллионов. И у нас пять, или семь или девять разных стран — в одной… Очень разные!

- Но говорят же: вот, этот человек - настоящий американец!..

-

Американец — это человек, который готов работать больше, чем человек в какой-то другой стране. Это человек, который готов защищать права другого, даже человека на него не похожего.

Это не значит, что он хочет с ним дружить или рядом с ним жить… Но он верит в то, что права этого человека должны оставаться с ним равными.

Возможно, американец слишком привязан к деньгам и недостаточно — к правительству, американцы великие в этом отношении скепитики. Самое плохое слово для многих из них — социализм. Хотя мы видим на примере Европы, что социализм — это не всегда плохая вещь. Идеальный балланс жизни - балланс между работой и отдыхом и наслаждением - скорее можно найти в западной Европе...

Американцы иногда бывают наивны в готовности поверить соседу. Они готовы скорее поверить, оказавшись потом в дураках, чем заранее подозревать незнакомца в чем-то. Америка иногда напомитнает мне сверхэнергичного подростка, который желая лучшего и справедливого иногда кому-то и в ребра ударит нечаянно своими острыми локтями...

Для меня это дорого стоит, что все исходят из лучших намерений, что идеалы — правильные. Другое дело, что мы не всегда идеалов достигаем, но их стоит защищать и к ним тянуться. Мне это очень нравится, мне это приятно. Ведь я для Америки приемный сын, но ее идеалами я горжусь.

- Но есть определенный шаблон, стереотип, какой существует по отношению к любым нациям… какими, россияне, например, представляют себе американцев — и он от вашего описания очень далек…

- Человеку, который имеет стереотип, каков по его мнению американец, надо обязательно съездить в США, и его представления опровергнутся сто раз за минуту— особенно в городе Нью-Йорке. По-настоящему американские особенности суммировать невозможно. Знаете выражение Булгакова о том, что от хамов нет спасения?.. Вот все говорят о формальной - «пустой» - вежливости американцев… Но побывав в некоторых местах, - например, в некоторых странах бывшего восточного блока - я видел такое нечеловеческое, такое звериное отношенрие друг к другу… Вот его в США - нет. И я всегда выберу эту формальную вежливость, которая не обязательно так уж формальна, а не «искреннее» хамство.

- Писателя невозможно не спросить о его книгах. Как и когда Вы все же осмелились писать прозу? И как ваш журналисткий опыт привел к писательству?

- Университет я закончил в 2001, три года работал в «Ньюйоркере». Потом несолько лет работал на себя, был независимым журналистом, сам пробивался… С одной стороны, был великий успех, публикации вThe New York Timesи так далее. Но зарабатывал я этим … ровно три копейки… А это обижает, когда работаешь так честно и сильно, и за это имеешь так мало.

- Ну да!.. Зато ты знаешь, что пишешь классные вещи! И что тебя читают миллионы читателей, и по-настоящему оценили десять человек!

- Да, я чувствую вам этого объяснять не надо, Вы это и сами знаете. Но дело не только в деньгах. Представьте себе — на Вас рубашка, из которой вы выросли. Она жмет, а хочется уже расправить плечи, писать более ярко, индивидуально, говорить своим голосом. Я хотел писать, как можно писать только в романах. А в рамках статей для журналов и газет этого не получалось.

- Тематика у вас в журналистике была различная?

- Тематика различная. Но она всегда сводилась к чему-то русскому или еврейскому. Потому что американцы всегда интересуются этими темами — особенно тем, что происходит за железным занавесом. Это жажда неумалимая!.. И мне хотелось уже от этого всего освободиться. И в конце концов я решил, что если уж жить на копейки, то нужно по крайней мере быть счастливым и делать любимое дело.

Книга года и ложь во спасение

- Ирония в том, что если журналистика еще считается нормальной профессией — можно найти работу, получить страховку — то к писательству отношение иное. Считается, что писать прозу, романы — дело безнадежное. Здесь можно расчитывать на поддержку. Существуют резиденции для творческих людей, где иногда даже кормят… Я прожил в резиденциях год — даже почти полтора... Такая жизнь разрушает все отношения дома, ни с кем невозможно даже дружить… Но благодаря этому я написал роман. Я писал его три с половиной года и переписывал его 12 раз, и после - было еще трех с половиной года отказов издателей. И, наконец, согласились опубликовать. И роман имел успех.

- В 2014 году ваш роман был признан одной из лучших книг года — по версии The New York Times. Расскажите, пожалуйста, о чем она? Время действия, герои, сюжет?..

- Молодой человек, во многом похожий на меня, тоже эмигрант, пытается стать писателем. К нему обращается его дед, сообщает, что немцы выплачивают компенсации пострадавшим во время войны. А дед и друзья-старики — они тоже страдали, и настрадались за пятерых… Но страдали они не так, как это признают люди, которые занимаются реституцией. И дед просит внука написать - выдумав ее — историю «правильного страдания»…

В книге есть размышления, что такое «благородная ложь» и бывает ли ложь во спасение… И о том, как выражается любовь к своим старикам, к своим предкам, как отдать им долг благодарности

— если одни остаются советсткими людьми, а другие — стали американцами, и представления о том, что хорошо и что плохо, у них уже совершенно разные.

- Переведена ли книга на другие языки? И есть надежды, что книга будет издана по-русски?

- Мою книгу перевели и издали в Бразилии, в Португалии, в Израиле, в Эстонии. Перевели ее даже на немецкий, что было непросто — тема ведь щепетильная. Русского перевода не было, что жалко и ужасно обидно, мне интересно было бы, что сказали русские люди про эту тему и книгу. Ведь завести беседу на трудную тему — это и есть работа писателя.

- Спасибо. Удачи Вам.