Детский центр превращается во взрослую зону?

Вахту сдал — вахту принял

«В колонию едете? Так вам сейчас направо», — махнула мне рукой старушка, закутанная в огромный пуховый платок. Местные жители из Алуксне и Страутини так и не привыкли к сложному названию «Центр социальной коррекции». «Колония» для них звучит понятнее.

...Первое ощущение, что я попала куда-то не туда. Ни охранников-мордоворотов, ни забора с колючей проволокой, ни злых собак. На огромной территории в лесу, подальше от города с соблазнами, разбросаны аккуратные домики. Очень похоже на санаторий. Елки, снег, тишина... Кстати, а почему так тихо? Где же воспитанники? Неужели их всех упрятали в тот самый садистский изолятор?

Все оказалось куда прозаичнее: мальчишки были на линейке. Каждый день в половине третьего после уроков идет разбор полетов. Учителя и воспитанники собираются вместе и анализируют учебный день.

Это не блажь и не мероприятие для галочки. Таков порядок: после обеда педагоги сменяют друг друга, и те, кто заступает на работу со второй половины дня, должны быть в курсе того, что случилось до них, — кто чем отличился, кого хвалить, а кого наоборот... Словом, вахту сдал — вахту принял. Без присмотра обитатели Strautini не остаются ни на час.

Караоке для двоечников

Пока идет линейка, успеваю прогуляться по территории. Вот школьный корпус — здесь мальчишки учатся. Классы небольшие, но уютные, со следами недавнего ремонта. И оборудованы так, что любая сельская школа умерла бы от зависти, увидев такое оснащение. Десять(!) компьютеров, хорошая библиотека, игровая комната, телевизоры...

В кабинете пения — караоке. Оказывается, оно помогает развивать навыки чтения; многие воспитанники еле-еле складывают слоги. Рустаму 14 лет, а он с грехом пополам осваивает программу второго класса.

Остальные корпуса предназначены для послешкольной жизни. Отдельный интернат для старших, отдельный — для младших. В комнатах по три-четыре подростковые кровати — никаких вторых ярусов, шконок и прочих камерных атрибутов. В комнате отдыха — кресла и телевизор. В другом домике — спортзал с тренажерами, гирями и прочими полезными железками — ни дать ни взять фитнесс-клуб! В третьем — баня...

Подходя к четвертому, улавливаю в воздухе аппетитный запах жареной картошки и домашних котлет. Так и есть — столовая. Чистая, уютная, с деревянными столами, салфетками и вазочками. Кормят ребят четыре раза в день. Некоторые из них, попав в Strautini, впервые попробовали домашнюю еду и узнали о том, что на свете существует горячий суп.

Есть здесь и свое хозяйство — выращивают поросят: мальчишки-то растут, им полезно мясо.

Благие намерения

Центру коррекции Strautini 13 лет. Создавался он на месте бывшей воинской части. Практически с нуля. И с самыми благими намерениями.

По первоначальной задумке в его стенах должны были находиться подростки 11-14 лет, которые оступились и впервые нарушили закон. В самом деле, зачем же отправлять за решетку несчастного ребенка, если можно обогреть его, обучить и попытаться вырастить из него человека?

Получалось же это у знаменитого Викниксора (Виктора Николаевича Сороки-Росинского) в его республике ШКИД. Чем наши латвийские педагоги хуже?

...Стайка пацанов с гиканьем и свистом выскочила из коридора. Кто-то тронул меня за рукав: «Тетенька! Покажите, что вы там снимаете?» Оборачиваюсь — мальчишка как зачарованный смотрит на мой цифровой фотоаппарат. Нажимаю на кнопку. Подросток разглядывает снимки, а я — его. Смешной, конопатый, ушастый. Каждая веснушка на его лице кричит: «Смотрите, я же совсем еще ребенок!» Оказалось, не ребенок. Звереныш. О его подвигах свидетельствуют многочисленные тома уголовного дела. А еще среди воспитанников Strautini есть подросток-убийца, участвовавший в преступлении, о котором говорила вся Латвия...

СТОП! Почему этот убийца попал сюда, в центр социальной коррекции? Как его можно было поместить в одно учреждение с мальчиком, который украл с голодухи булку в супермаркете? Ведь их поступки несопоставимы!

Убийцы нежного возраста

— Поначалу мы работали с детьми, которые осуждены за незначительные провинности — например, за мелкие кражи, — рассказывает директор центра Strautini Юрий Евдокимов. — Но несколько лет назад все переменилось: к нам стали присылать 16-летних подростков, у которых за спиной от 30 до 70 уголовных эпизодов. Большинство из вновь прибывших страдают поведенческими отклонениями и различными зависимостями — алкоголизмом, наркоманией, токсикоманией.

Сейчас в центре находятся 20 воспитанников, которые совершили тяжкие преступления — убийства, разбой, преступления сексуального характера. За такие дела полагается отправлять в Цесис (там находится воспитательное учреждение строгого режима. — Прим. ред. )или в тюрьму...

С приходом взрослых ребят, совершивших тяжкие преступления, изменилось буквально все: во-первых, возник очень большой разброс в возрасте воспитанников (от 11 до 18 лет), во-вторых, вновь прибывшие стали проводить в жизнь центра тюремные законы — издеваться над младшими, затевать драки. Они привнесли с собой такое уголовное понятие, как долги, начались побеги...

Как с этим справиться? Strautini не колония и не тюрьма. Здесь работают педагоги, воспитатели, психолог... Охранники и прочие представители силовых структур не положены по статусу. Еле выбили четырех так называемых режимников, чтобы они хотя бы могли разнять дерущихся на перемене.

А недавно всем коллективом настояли на том, чтобы арестовали одного 17-летнего воспитанника, с которым не было никакого сладу — он издевался над детьми, заставлял их писать письма домой с просьбами прислать деньги, карточки для мобильника, которые потом отнимал. И сейчас педагоги просто молятся, чтобы его посадили, а не вернули снова в центр...

Говорить тихо!

— Знаете, чему мы тут научились? — продолжает завуч Нина Лобановская. — Говорить очень тихо. Повысишь голос — в тебя полетит... стул! Вновь прибывшие великовозрастные воспитанники очень агрессивны. И не раз приставали к педагогам-женщинам с сексуальными домогательствами...

Поймите, я говорю об этом не для того, чтобы пожаловаться. Просто каждое ведомство должно заниматься своим делом. Ведь задачи центра коррекции — это учить детей, организовывать их досуг после учебы, предоставлять психологическую помощь, а мы сейчас заняты лишь тем, чтобы не допустить преступления в стенах центра.

...Казалось бы, выход из положения очевиден — открыть еще одно специализированное учреждение для детей 16-18 лет, для тех, у кого более серьезные нелады с законом. И так было! Такой центр был создан в Пилцене Резекненского района. Но просуществовал он всего два года. Говорят, что находилось это воспитательное учреждение в замке, который предприимчивые люди (в бытность министра Шадурскиса) захотели приватизировать. За достоверность этих слухов не ручаемся. Возможно, дело обстояло как-то иначе. Но... факт остается фактом — центр в Пилцене закрыт. А 16-18-летних ребят, которые совершили тяжкие преступления, сегодня привозят в Strautini!

— Мы с коллегами хотим дойти до Минюста, до Сейма, чтобы внести на рассмотрение этих инстанций наши поправки. Нужно менять законодательство! Второй центр республике необходим как воздух, и мы будем бороться за то, чтобы оградить своих мальчишек от законченных уголовников, место которым в колонии или тюрьме, — говорит Юрий Евдокимов.

А был ли изолятор?

Конечно, за один день, проведенный в Strautini, невозможно разобраться в скандале, который гремит на всю страну. Хотя если субъективно... Ну не похож Юрий Евдокимов, педагог с почти 40-летним (и безукоризненным!) стажем, который стоял у истоков создания центра и сейчас хочет дойти до Сейма, чтобы как-то изменить ситуацию, на злостного обидчика своих воспитанников! И уж тем более на садиста, по приказу которого детей раздевают и швыряют в какой-то страшный медицинский изолятор. Кстати, где этот изолятор находится?

— Пойдемте, покажу, — охотно откликается Евдокимов.

Мы поднимаемся на второй этаж одного из корпусов. Здесь расположен медцентр — несколько палат, современный зубоврачебный кабинет, телевизор, гардероб, санитарная комната... В палатах и в самом деле находятся дети. Одетые, разумеется. Раздевают их лишь для того, чтобы переодеть в пижаму.

Из разговора с медсестрой Марите Ликансе выясняется, что один из мальчиков проходит здесь реабилитацию. У него сильное чувство страха, с ним постоянно работает врач.

В одной из палат прячут свидетелей по делу об избиении в стенах центра. Чтобы они не боялись расправы и сказали на суде все как есть.

В другой палате находится новичок, который только что поступил и которому предстоит пройти санитарную обработку: вши среди вновь прибывших дело обычное.

Получается, что все слухи о жестокости в Strautini — вымысел журналистов?

Но ведь против директора Евдокимова и в самом деле возбуждено два уголовных процесса, а дыма без огня не бывает...

Правозащитники против педагогов

— Первый процесс инициировали защитники прав детей, — рассказывает Юрий Евдокимов. — Дело в том, что летом от нас сбежали двое мальчиков. Их поймали в Риге, они были в синяках.

Где их побили, неизвестно, но воспитанники заявили, что у нас. А поскольку возвращаться беглецы не желали, то обратились в сиротский суд. В результате защитники прав детей попросили привлечь меня к ответственности. За бездеятельность.

Понимаю, защищать права детей нынче модно. Но почему-то никто не задумывается о том, что мальчики в нашем заведении не так просты. Преследуя свою выгоду, они могут оговорить и школу, и педагогов. С преподавателями Шевченко и Полковниковой именно так и случилось: вы только посмотрели бы на этих женщин. Они же дрожат над детьми как курицы над цыплятами, а против них было возбуждено уголовное дело... (Кстати, уголовные процессы по делам этих двух учителей прекращены. — Прим. ред.)

— Однажды правозащитники, приехав к нам, раздали детям анкеты, — продолжает завуч Нина Лобановская. — Первый вопрос в них был сформулирован так: «Нравиться ли тебе в этом центре?» А как мальчику может нравиться, если он сюда попал по решению суда? И вынужден жить в изоляции, в лесу, где нет ни любимого алкоголя, ни наркотиков? Вот и угадайте с трех раз, что писали ребята. И можно ли на основании таких анкет делать какие-то далеко идущие выводы?

Что касается второго процесса, то, по словам Евдокимова, он разгорелся по навету одного из педагогов центра, который получил выговор, был на грани увольнения и от обиды начал строчить жалобы во всевозможные комиссии и издания.

Оправдываться у Евдокимова уже просто нет сил, он устал. А как смотрят на возникшую проблему в МОН?

— У нас нет юридического основания объявить Евдокимову несоответствие занимаемой должности, — говорит директор департамента общего образования Артур Скрастиньш. — На сегодняшний день ситуация в Strautini и в самом деле очень сложная — в виду разных причин. Во-первых, необходимо улучшать работу коллектива центра. А во-вторых, нужно действительно менять законодательство. Это недопустимо, чтобы в одном учреждении находились дети, вина которых несопоставима по своей тяжести.

33 очка

Под занавес своего визита в Strautini ловлю на лестнице группу мальчишек:

— Расскажите, как вас здесь наказывают!

— А никак! — с вызовом заявляют они. — Только очки могут отнять.

Какие такие очки? Оказывается, это самое ценное, что есть у воспитанников Strautini — местная валюта. Когда в центр привозят новенького, ему автоматически начисляется 33 очка, которые дают ему право на свидание с родителями, получение корреспонденции, прогулки и прочие радости жизни.

Эти очки растут или убывают в зависимости от поведения подростка. Чем больше очков, тем больше разных привилегий — можно даже поехать на экскурсию или на каникулы домой...

— А мне эти очки до фени! Я домой не хочу, — сверкнул на меня взглядом волчонка один из подростков.

Он в Strautini уже третий год. За все это время родители ни разу к нему не приехали и даже не написали письма...