Корабль-убийца (1)

Погибшего моряка доставили в Латвию, изъяв внутренние органы

По одной из версий, моряки погибли по халатности руководства, устраняя на судне аварию.

По другой — смерть Дмитрия и Мариса наступила в результате алкогольного отравления (на этой версии настаивала компания Baltic Shipmanagement, Ltd., которая и отправила судно в тот трагический рейс).

Что же произошло на судне на самом деле? И как получилось так, что сердце и поджелудочную железу изъяли без согласия на то родственников Дмитрия Балаева?

Два года продолжается следствие, два года мать Дмитрия Балаева хочет узнать правду о смерти сына.

Свет на дело могли бы пролить показания очевидцев-моряков, которые были вместе с Дмитрием Балаевым и Марисом Улупсом в этом рейсе. Но, к сожалению, все, кто находился на судне «Кера», хранят молчание.

И все-таки «Субботе» удалось разыскать человека, который не побоялся рассказать правду о том злополучном рейсе. Это Николай Белошицкий, кок с судна «Кера».

— Жертв на этом корабле-убийце могло быть больше, — утверждает он.

Запах смерти

— Я сел на «Керу» в Стамбуле. Уже после того как мертвых Диму Балаева и Мариса Улупса сняли с парохода, — рассказывает Николай Белошицкий. — И сразу же пожалел о том, что вообще оказался на этой посудине. Было полное ощущение, что судно приволокли с помойки. В порту мне скинули тряпичный(!) штормтрап, как будто нанимали на работу циркача, который словно обезьяна должен вскарабкаться на высоту пятиэтажного дома. «Хорошенькое начало!»- подумал я. И был прав.

Внутри парохода впечатления оказались еще сильнее: «Кера» удручала своей обшарпанностью и была совершенно не приспособлена для жизни и работы людей. Когда я зашел в свою каюту — душную, грязную, — мне стало не по себе. Я даже не могу толком объяснить, что меня так зацепило. Наверное, в воздухе чувствовался запах смерти...

Впрочем, каюты на «Кере» и каютами назвать было нельзя. Убогие помещения с пружинными кроватями, которых по определению не должно быть на судне. Вибрация и шум в каютах доходили до такой степени, что для того чтобы услышать друг друга, приходилось кричать во весь голос. Кондиционеры все время выходили из строя, а жара в Мексиканском заливе доходила до 60 градусов! Люди падали в обморок. По ночам спать было невозможно. Мы задыхались. Вставали с чугунными головами от недостатка свежего воздуха, с трудом плелись на работу. Но до нас никому не было дела.

Без воды

— Когда я подписывал контракт с Baltic Shipmanagement, суперинтендант меня предупредил, что на судне очень плохая вода («А танки чистить так дорого!»). Надо кипятить. Но сколько бы я ни кипятил воду, она была мутной как молоко. У моряков началась диарея. И как следствие — обезвоживание организма.

Я пошел ко второму помощнику и настоял на заказе питьевой воды. Ее привезли. Но в таком смехотворном количестве, словно издевались, — 12 упаковок по 12 литров. Причем ее продавали морякам за деньги.

Вторым поводом, по которому я не менее сильно возмутился, была поставка продуктов. Да, их присылали. Но совершенно не те, которые я заказывал. И с отрезанными ценниками. А ведь это моя работа — кормить людей, просчитав меню таким образом, чтобы на питание каждого моряка приходилось шесть долларов в день! И ни центом меньше! Но Baltic Shipmanagement экономил на всем. В том числе и на еде для моряков. Иначе зачем же скрывать от кока цену на продукты?

Вот с таким багажом: без еды, без питья — страх за жизнь не в счет, — мы и двинулись через океан...

На голодном пайке

— В Атлантике нас ждала новая беда. На судне посыпалось все что могло посыпаться. «Кера» шла с черепашьей скоростью — три узла в час. Для судна с двумя главными двигателями и двумя турбинами это просто смешно. Я сам слышал разговор стармеха с представителями Baltic Shipmanagement. Он кричал: «Машины горят, котлы горят! Дайте запчасти! Иначе мы утонем или взлетим на воздух!» А ему отвечали: «Будешь много выступать — повесишь свой диплом на гвоздь в туалете. Никогда в море больше не уйдешь, даже мотористом не возьмут».

У меня на камбузе дела обстояли не лучше. Как на грех стали вырубаться холодильники. Продукты начали тухнуть. Я был в панике. Вертелся как уж на сковородке, старался приготовить еду из ничего, варил какие-то рис, макароны... И понимал, что люди не наедаются. Они вечно голодные! Но как ни странно, моряки были мне благодарны. До меня они вообще сидели на голодном пайке, получая в день два кусочка хлеба. Вероятно, повар, работавший здесь прежде, здорово воровал.

Я пожаловался суперинтенданту на тухлое мясо, отсутствие воды и полное отсутствие условий для работы на судне. Но он посмотрел на меня сквозь очки и сухо спросил: «Ты что, домой хочешь?» Я повторил про воду и тухлое мясо — и услышал в ответ: «Я тебя спрашиваю: ты хочешь домой?»

Тогда я понял, что все разговоры бесполезны. Всем плевать на то, в каких условиях мы живем и работаем. А тем временем у многих моряков начались серьезные проблемы со здоровьем. У моториста Вани стало хватать сердце. Матрос Вадик Пименов дошел до того, что уже не мог ходить — он не вставал трое суток и весил всего 35 кг. В последний раз он поднялся на мостик, позвонил жене... и попрощался с ней. Потому что был уверен, что умрет.

Вадика забрали в больницу прямо из рижского аэропорта. Он прилетел и упал, едва сойдя с трапа самолета, а потом пролежал два месяца в «Линэзерсе»...

«Помогите, мы умираем...»

— Я понял, что погибшие Дмитрий и Марис могут стать далеко не последними жертвами на «Кере». И решил вызвать на судно представителя профсоюза моряков. Нет, не латвийского (в него я не верил: свои своих всегда прикроют!), а из международного профсоюза — из ITF. Позвонил в Лондон из Нового Орлеана и объяснил, что у нас уже погибли два человека, что помощи никакой нет, воды тоже нет. Мы умираем. Помогите.

Когда представители ITF приехали на судно, все забегали, засуетились... Суперинтендант заявил, что кок пьян. (Старый трюк! К этой практике на судах прибегают еще с советских времен, желая убрать неугодного человека.) Но все люди на пароходе были за меня. А я предложил сдать анализы, предупредив интенданта, что если не обнаружится алкоголь, то подам на них в суд, прямо здесь, в Штатах.

Представитель ITF все это слушал, слушал... Потом с размаху хлопнул рукой по столу: «Замолчите! Я буду говорить только с ним». И указал на меня.

Арест «Керы»

— Моя жалоба в ITF имела оглушительный резонанс. Судно арестовали. Потому что обнаружили страшные нарушения. Остается только удивляться, как вообще это судно прошло регистр и было выпущено в море. На «Кере» отсутствовали спасательные средства, изолированные средства дыхания (а ведь это судно-химик!). Когда объявили учебную тревогу и раздали морякам средства защиты, представитель ITF был поражен: в баллонах не оказалось воздуха!

Я уверен, что авария недалеко от Лас-Пальмаса была! И если Дмитрий Балаев и Марис Улупс вышли устранять ее, использовав те защитные средства, которыми располагала «Кера», то они наглотались химикатов по полной программе.

Проверки приезжали на «Керу» чуть ли не каждый день. А потом представитель ITF спросил меня: «Ты хочешь остаться здесь до конца рейса?» Я честно сказал, что хочу поскорее вернуться домой и получить свои деньги.

Представитель ITF потребовал тотчас же заплатить мне наличными, купить билет на самолет в Ригу и пообещал все это лично проконтролировать. «Если через сутки это не будет сделано, я применю другие санкции», — сказал он. А прощаясь, пожал мне руку и подарил на память американский флаг.

Я улетел домой. А ребята с судна еще долго были мне благодарны. Потому что в Новом Орлеане «Кера» простояла три месяца под арестом. Моряков просто завалили питьевой водой, давали соки, приличную еду.

Зато компания Baltic Shipmanagement заимела на меня огромный зуб. В глаза говорили: «В Ригу не возвращайся — грохнем». — «Запаритесь!» — отвечал я. Но на душе и в самом деле было неуютно. Я снял квартиру, ходил в город только с друзьями... Пытался дать интервью журналисту одного издания. Но тот мне в глаза заявил: «А зачем это надо? Тебе же денег дадут, если заткнешься!» Но я ответил, что никогда не заткнусь.

Черные списки

— Почему молчат те, кто был на «Кере» вместе со мной? Все очень просто. Морякам того рейса Baltic Shipmanagement не заплатила. Сказали, что расчет можно получить только в офисе. А когда люди приходили за зарплатой, им ставили условие: «Напиши бумагу, что на «Кере» все было хорошо и ты никаких претензий не имеешь, — тогда получишь деньги!» И люди писали. Боялись попасть в черные списки и никогда больше не выйти в море. Их можно понять...

Один из членов экипажа мне честно признался: «Я бороться не буду. Мне просто перекроют кислород, не возьмут ни на какое судно. А семью кормить надо. Правда сама когда-нибудь всплывет».

Я думаю, что под правдой он и имел в виду загадочную гибель Дмитрия Балаева и Мариса Улупса. В истории этой смерти даже для меня, человека не присутствовавшего при трагедии, очень много нестыковок.

Например, кому при изъятии органов было выгодно выставить Дмитрия Балаева круглым сиротой, если в личном деле каждого моряка обязательно указываются родственники?

Зачем на судне фотографировали умирающего Диму в окружении коллег, которые заботливо ставят ему капельницу? Для того чтобы показать, как рьяно оказывали помощь, которой на самом деле не было?

Для чего была придумана версия с алкоголем ? Не для того ли, чтобы не платить по страховке матерям Дмитрия и Мариса? И не нести уголовную ответственность за смерть людей по причине халатности?

Недавно в «Панораме» по LTV1 показали сюжет о гибели латвийских моряков с «Керы». Мать погибшего Мариса Улупса Расма Улупа рассказала о своем последнем разговоре с сыном.

Он звонил ей за пару недель до смерти. «Здесь на судне такие ужасные и нечеловеческие условия, что я жду не дождусь возвращения домой», — сказал Марис. Это были его последние слова...