После падения режима Башара Асада на прошлой неделе сирийцев охватила волна ликования. В то же время многие наблюдатели высказывали недоумение, почему сирийцы так радуются, учитывая, что на смену правящей династии пришли исламисты.
Почему сирийцы радуются свержению Башара Асада? Рассылка "Контекст"
На этот вопрос в сегодняшней рассылке «Контекст» отвечает корреспондент Русской службы Би-би-си Амалия Затари. Ее папа — сириец из города Алеппо, и большинство родственников также живут в Сирии.
Если вы хотите получать письма от журналистов Русской службы Би-би-си, подпишитесь по этой ссылке. Чтобы подписаться без VPN, нажмите здесь.
Немного истории. Сирия и «арабская весна»
В 2011 году арабские страны охватили события, вошедшие в историю как «арабская весна». Из Туниса бежал правивший с 1987 года Зин аль-Абидин Бен Али, в Ливии свергли бессменного Муаммара Каддафи, правившего с 1969 года, в Йемене революция привела к отставке главы страны с 1978 года Али Абдаллы Салеха, а в Египте с должности президента ушел Хосни Мубарак, президент страны с 1981 года.
Все они изначально мечтали построить династические системы правления и собирались передать власть своим сыновьям, но не смогли — из-за «арабской весны». Династическая преемственность власти успела сложиться только в Сирии, в которой правивший 30 лет Хафез Асад еще в 2000 году оставил пост своему сыну Башару.
«Хуже, чем Асад, не может быть ничего», — говорит один из моих родственников. Несмотря на то, что сирийский режим пал, я не уверена, что уточнять, кто именно это сказал, будет полностью безопасно.
Башар Асад — младший сын Хафеза Асада, и изначально его преемником должен был стать его старший сын Басиль, но тот погиб в автокатастрофе. На момент смерти брата Башар Асад жил в Лондоне, работал офтальмологом и не имел ни политических амбиций, ни политического опыта, но тем не менее вернулся в Сирию и через несколько лет, после смерти отца, возглавил страну и не покидал этот пост еще 24 года.
В Сирии, как и по всему региону, в 2011 году тоже начались протесты. Но, в отличие от перечисленных выше арабских стран, они не привели к свержению президента. Мирные демонстрации и жесткий ответ на них со стороны сирийского режима в итоге переросли в гражданскую войну, которая продолжает раздирать страну до сих пор.
8 декабря 2024 года быстро и внезапно, когда Сирия давно сошла с первых полос мировых газет, произошло то, чего сирийцы ждали 14 лет — режим пал, а Асад сбежал из страны. И только после этой даты некоторые члены моей семьи выложили свои фотографии с протестов 2011 года, уже не боясь того, что их подвергнут преследованию за участие в них.
«Хуже не может быть»
Сирийцы хорошо знают цену свободы слова. 8 декабря я проснулась и открыла телефон — там было уведомление от моей двоюродной сестры. «МЫ СВОБОДНЫ!» — писала она (мы общаемся на смеси английского и арабского). До этого мы никогда не обсуждали с ней политику — я знала, что сирийцам небезопасно говорить об этом, их социальные сети могут читать спецслужбы, а телефоны — прослушивать.
В 1996 году, при Хафезе Асаде, в Сирии арестовали мужа моей тети — за опубликованную статью. А в 2013 году, при Башаре Асаде, арестовали мою тетю. Она говорила с кем-то по телефону и пожаловалась, как «они все ее достали». На нее донес знакомый, тот, от кого она этого не ожидала — рассказал, что она против Асада. Ее телефон прослушали, потом ее задержали и обвинили в оскорблении президента страны. Она провела под арестом три недели — семье потребовалось немало усилий, чтобы найти ее и вытащить. Что с ней происходило во время ареста, она никогда не рассказывала.
То, что ее смогли найти и что она провела под арестом меньше месяца — уже большая удача по меркам Сирии последних лет. Сейчас, когда повстанцы открыли тюрьмы и выпустили политических заключенных, многие сирийцы продолжают пытаться найти своих родственников, о местонахождении которых они ничего не знали годами.
В первые годы гражданской войны в Сирии погиб мой троюродный дядя. Он был военным. По рассказам моих родственников, однажды он получил приказ — открыть огонь по готовящейся демонстрации. Он отказался и ночью попытался дезертировать — его застрелили.
Мы с родителями были в Сирии в середине 2000-х и с тех пор не ездили туда. Тогда еще была жива моя сирийская бабушка, был цел наш дом в Алеппо. Мы приехали на свадьбу одной из моих двоюродных сестер. Дом был полон людей — дяди, тети, их дети. Бабушка умерла в 2008 году. Из-за войны многие уехали из Сирии — в арабские страны, Европу, Россию. Дом (на фото ниже) разбомбили в 2015 году силы Асада — моя семья убеждена в этом, потому что в дом попала ракета, которая была на вооружении сил режима.
Уже после того как мы съездили в Сирию, сирийские власти придумали новый способ, как обогащаться за счет сирийцев, — и ввели закон, согласно которому все сирийцы, живущие за рубежом и не служившие в армии, при въезде в страну должны заплатить огромную сумму денег (порядка восьми тысяч долларов) — в противном случае их арестуют за дезертирство. Верхнего возрастного порога этот закон не предполагал. Больше мой папа в Сирию не возвращался.
Что значит падение режима для сирийцев?
Занятый подавлением протестов против себя, преследованием несогласных и личным обогащением, в последние годы Башар Асад управлял страной в критическом экономическом положении.
Уровень инфляции в Сирии ужасающий — моя сестра, врач в больнице, получает около полумиллиона сирийских фунтов в месяц. Это порядка 40 долларов — деньги, которые не покрывают даже стоимость транспортировки в больницу.
8 декабря она написала мне: «Я впервые в жизни горжусь тем, что я сирийка».
Башара Асада никто не выбирал — он занял место своего отца, будучи офтальмологом, и ушел с репутацией тирана, так и не научившегося управлять страной.
Свергнуть его было вопросом сохранения гордости для многих сирийцев. Падение режима они восприняли как конец всех тех унижений, которые несло правление династии Асадов.
У уставших от бесконечной войны жителей Сирии, как и у миллионов сирийских беженцев, раскиданных по всему миру, сейчас сохраняется тревога — что будет дальше? Что будут делать повстанцы? Как повлияют на решения их связи с радикальными исламистскими группировками?
Но пока что эту тревогу вытесняет радость — как при Асаде, уже не будет никогда.