И об Аспазии, которая - так же, как Райнис, стояла у истоков современной латышской литературы.
На долю ее «помимо прижизненной славы первой поэтессы и всех трудностей эмиграции, которые она разделила с мужем, пришлись еще нищета, старость, алкоголь, бедность и одиночество (но не забвение) - а еще Вторая мировая война».
А номером первым «московского» списка идет томик то ли «латышской» - то ли «русской» поэзии - или как нам правильнее обозначить стихотворения, не переведенные, а сразу же латышскими поэтами написанные по-русски? Для билингвов минувших времен оба языка были, практически, родными... Правда, в названии издательства, выпустившего их «русские» стихотворения в свет, российский журнал ошибся: разумеется, это «Neputns», а никакой не «Нептунс».
Зато какие роскошные по есть человеческие подробности об авторах сборника!.. Сразу хочется почитать, как такие-то судьбы переплавились в поэтических образах Виктора Эглитиса, Яниса Порукса, Александра Чака, Линарда Лайцена, Анатоля Имерманиса... Цитируем журнал дословно:
«(...) у билингвальных поэтов Латвии бурная и сложная судьба. Кто жил в Петербурге по чужому паспорту, кто сидел нелегалом в Псковской губернии, кто в тюрьме, кто в окопе, кто в сибирской ссылке, кто в немецком концлагере, кто в психушке, кто-то из просоветски настроенных латышских поэтов уезжает в Россию по своей воле, кто-то - не по своей, кто-то, как Райнис, вынужден уехать, наоборот, на Запад... Даже Эрнст Глюк (1652 — 1705), первый переводчик Библии на латышский, не избежал этой участи. Вопрос почвы оказывается так же ненадежен, как вопрос языка. Тем не менее латышская поэзия на русском - это все-таки не русская поэзия, и вот тут одним из критериев как раз и является литературная билингвальность автора.»