Виталий Манский: о преемниках Путина, интернет-пиратах и аморальности документалистов (1)

С высоты сегодняшнего дня Путин образца 2000 года предстает в фильме Виталия Манского вполне здравомыслящим человеком. Он рассуждает о преемственности власти и признается, что не завидует особам королевских кровей, подчинившим жизнь исполнению навязанных статусом ритуалов.

Он говорит о том, что нельзя вычеркивать из жизни людей, которые большую часть жизни прожили в Советском Союзе и не смогли приспособиться к новым реалиям. Объясняет, почему решил вернуть России гимн СССР в несколько переделанном варианте (тут уже тревожный звонок).

Режиссер показывает Путина в разных контекстах — трогательный эпизод встречи со школьной учительницей соседствует со сценами, снятыми в кулуарах Кремля.

Кадры с Путиным в день его президентских выборов монтируются с наблюдением за другими участниками политического процесса — соратниками Путина по избирательному штабу, многие из которых затем станут противниками, семьей Бориса Ельцина, празднующей легитимное избрание преемника, самоироничными замечаниями Михаила Горбачева, который сравнивает себя с Наполеоном на острове св. Елены. Показан в фильме и русский народ, который следит за Путиным воочию, или по телевизору и по традиции безмолвствует.

- Виталий, почему именно сейчас вам показалось важным выпустить фильм «Свидетели Путина», через 18 лет после того, как проводились съемки?

- Это довольно очевидно. До 2008 года Путин находился в рамках закона, с его политикой можно было соглашаться или нет, но в первые два конституционных срока это был легитимный президент. И условный его уход в премьер-министры — хотя это и было лукавство —тоже вписывался в рамки закона. А в 2012-м году ситуация изменилась: президентский срок продлили с 4 до 6 лет, и мы получили Путина до 2024 года...

Четверть века человек будет править страной. Понятно, что это уже пожизненное правление, человек не сможет уйти из власти по своей воле.

Все это начало меня возвращать к тем событиям рубежа веков, которым я был свидетелем. И так уж сложилось, и в этом есть элемент уникальности, что ситуацию я наблюдал с разных сторон — со стороны Путина, со стороны Ельцина, со стороны социума. Разные эпизоды стали собираться воедино. Когда я более глубинно погрузился в материал, то понял, что фильм получится. И приступил к его реализации.

- В финале «Свидетелей» вы говорите, что не жалели о съемках предвыборного фильма о Путине. В то же время в интервью вы признавались, что тот фильм был вашей ошибкой. Не являются ли «Свидетели» вашей попыткой реабилитировать себя?

- Тут есть лингвистические нюансы. Я не стыжусь того, как я сделал тот фильм. Но я жалею, что я его сделал. Я сегодня готов встать под экраном и ответить за каждый кадр и за каждую монтажную вклейку. Более того,

я считаю, что та картина была, есть и, к сожалению, остается самой достоверной, реалистичной, самой ироничной картиной, предъявляющей высшую власть России.

Фильм, созданный на российском государственном телевидении к первой годовщине президенства Путина начинался длинным пятиминутным эпизодом того как люди в черных фраках раскатывают красную дорожку, по которой должен пройти президент, как сдувают с нее пылинки.

Никогда больше в предвыборном документальном кино такого не было и не будет в обозримом будущем. Поэтому мне не стыдно за ту картину. Но та картина, и еще фильм «Неизвестный Путин», созданный до нее предъявляли Путина в электорально привлекательном виде. И повлияли известным образом на его избирительный потенциал. При этом я понимаю, снял бы я эти фильмы, или нет — Путин все равно стал бы президентом. Власть уже в тот момент научилась манипулировать общественным мнением. Но моей ошибкой было участвовать в этой манипуляции.

- Каким вы видите Путина сегодня? Вам не кажется, что он стал жертвой собственной политики?

- Да, Путин сегодня не может оставить власть, если только не готов на какое-то самопожертвование. Он совершенно очевидно не хочет повторить судьбу предшественников, которые в 20-м веке правили более 20 лет. Их список невелик, фамилии мы все знаем — Франко, Салазар, Мугабе, Сталин, Хуссейн, Каддафи. Совершенно очевидно, Путин не видит себя ни в одной из этих ролей.

Он по сути уже не власть сохраняет, а жизнь себе сохраняет.

- Возможно, он не смог найти себе преемника, который бы обеспечил его неприкосновенность.

- Хочу обратить ваше внимание: даже за четыре года президентства слабого и нерешительного Медведева вокруг него стали собираться люди, которые хотели идти другим форватером. И когда Путин увидел все эти брожения и шатания, он, видимо, передумал Медведева на два срока ставить.

- Как вам кажется, какой будет власть после Путина? Кто может прийти ему на смену в 2024 году?

- Если Путин решит сыграть в преемника, список этих людей более менее известен — никакие крапленые карты он из рукава доставать не будет. Думаю, Путин уже не пойдет на понижение, не станет премьер-министром, а создаст конструкцию власти, в которой окажется над преемником, возможно, создаст новое государство, объединившись с Белоруссией. Очевидно, что он не уедет как Ельцин в загородную резиденцию смотреть телевизор. Есть еще путь развития, который может произойти вне зависимости от планов Кремля. И он, к сожалению, сопряжен с революционными, а не эволюционными изменениями.

Потому что для эволюционных изменений должна быть здоровая политическая ситуация в государстве — институт демократических выборов, сменяемость власти, независимые медиа. Всего этого нет. Ни один политик внутри системы не будет выстраивать опозиционную доктрину — он будет стерт в порошок немедленно. Только отчаянные головы как Навальный, находящиеся вне системы, могут осмелиться штурмовать систему. Понятно, что никакие выборы Навального к власти не приведут. А штурм — это революция.

- Вы верите, что Навальный способен возглавить революцию?

- Если возникнет революционное напряжение, то куда толпа свой взор направит, тот и станет лидером. Те же большевики в свое время возглавили уже существующее революционное движение.

- Поговорим о вашем фестивале ARTDOCFEST — в этом году вы показали весь его конкурс на Рижском кинофестивале. Правильно ли я поняла: в России ваш кинофорум запрещен?

- Тут все просто. В августе Путин подписал новый закон о фестивальной деятельности, хотя раньше, как мне кажется, не опускался до подобных внутрииндустриальных вопросов. Этот закон вступает в силу 2 ноября. И помимо перечня одиозных требований к фестивалям, он вводит норму, которая ставит под вопрос существование независимых фестивалей в России — это лицензирование фестивальной деятельности, получение от государства права на проведение фестиваля. Более того, эта лицензия должна продлеваться ежегодно.

И учитывая, что 2 ноября закон вступает в силу, а 6 декабря в Москве должен открыться ARTDOCFEST, полагаю, что чиновники сделают все возможное, чтобы фестиваль либо не получил лицензию вовсе, либо получил ее в день закрытия. Уже представляю, как бесстыдно выйдет к камерам министр культуры Мединский, и скажет, что в России нет никакой цензуры, а виноваты во всем организаторы ARTDOCFESTа, неправильно расставившие в заявке запятые.

Мы к этому готовы, поэтому ради спасения фестиваля и его конкурсной программы договорились с вашим фестивалем и полностью перенесли конкурс в Ригу, пригласив отсмотреть его специальное жюри. А в Москве у нас программа из более чем ста фильмов, но если удастся показать лишь часть из них, мы сможем сообщить обществу о том, какой уровень свободы слова и цензуры в стране. О том, какое количество фильмов из-за цензуры не дошли до экрана. Я не буду отсиживаться в стороне, я намерен в пространстве культуры бороться за человеческое достоинство граждан России.

- Как обстоят дела с документальным кино в современной России? Оно теперь избегает остросоциальных тем?

- Это правда. Снять документальное кино на остроактуальную тему — и сделать это талантливо, художественно убедительно — по нашим временам это подвиг. И трудно совершать подвиг, о котором никто не узнает, снимать фильмы в стол, зная, что у них не будет шанса дойти до экрана. Поэтому авторы начинают как в советские годы прибегать к эзопову языку, уходить в поэтическое кино, в компромиссы. Но я не могу обвинять коллег в их слабости, они живые люди, это их право.

Я мог бы тоже продолжать жить и снимать в России, только надо было идти на компромиссы — подписывать письма, что согласен с политикой Путина, стать доверенным лицом президента как это делают другие

— одни ради спасения театров, другие — ради спасения подшефных больниц. Но для меня это было неприемлемо.

- Если фильм нельзя показать в России, почему его нельзя выложить в сети в открытый доступ, чтобы люди посмотрели?

- Это наивный вопрос. Фильм является результатом дорогостоящей работы. В «Свидетелей Путина» очень многие международные компании вложили средства и купили права на этот фильм. Например, Латвийское телевидение поучаствовало в проекте — и оно должно продать рекламу до фильма, во время и после него, чтобы вернуть затраты. Если сегодня фильм выложат в сеть, он появится на пиратских сайтах, там тоже есть реклама — но это реклама казино и борделей. То есть мы будем поддерживать преступный теневой бизнес, мы нанесем урон легальному бизнесу. Латвийское телевидение нас спросит: «Зачем мы поддерживаем фильм, если ничего не получаем взамен?» и перестанет нас поддерживать.

Я ведь часто получаю письма в личку с просьбой выложить фильмы в интернет. Но это наивность, граничащая с преступностью.

- Но, например, Парфенов выкладывает свои фильмы в интернет.

- Он выкладывает их после проката, когда они уже заработали деньги. И выкладывает на платном ресурсе, вы смотрите там рекламу. К тому же Парфенов делает недорогие картины, права на которые принадлежат одной компании. Другое дело — мои фильмы, например картина о Северной Корее «В лучах солнца», побывавшая на 200 фестивалях, получившая 25 призов по всему миру. Это очень серьезное кино, сложнейший проект, одна только цветокоррекция производилась в течение месяца в большом кинозале, там каждая минута стоит немалых денег. Мы создали синематеку Ардокмедиа, и я не могу выложить туда этот фильм, потому что мы продали права на него каналу Netflix. И пираты, которые этот фильм выкладывают в сеть постоянно, не дают мне возможности следующую свою картину продать Netflix. Мне представители канала говорят: «Вы сначала с пиратами у себя разберитесь». Когда фильм выложили в сеть до проката в России, за неделю его посмотрели более 3 миллионов человек! Эти люди ограбили всех — меня лишили возможности комфортно делать следующий фильм. Для меня это болезненная тема.

- В «Свидетелях Путина» есть сцена, где вы без спросу вторгаетесь с камерой к дочке-подростку в ванную. Комментируя ее на встрече со зрителями в Риге, вы сказали о том, что у документалистов сдвинутые моральные ориентиры. Вы могли бы пояснить эту фразу?

- Для этого нужно понимать природу документального кино. Вот я вам сейчас столько наговорил, а вы потом будете монтировать мои мысли в статью и выбрасывать мои фразы. А они для меня важны. Насколько это морально?

Или я вам рассказываю о моей жизни, а вы потом монтируете и выносите на публику свое представление о моей жизни. Это абсолютно безнравственно!

Но это азы, так делают все. А дальше начинается огромный перечень нюансов. Ведь мы должны вас — персонажа фильма - подтолкнуть к откровению, сделать так, чтобы вы мне что-то рассказали, например, о своей личной жизни. И вы мне рассказываете, вы мне доверились. А оказывается, вы это говорите не мне, а миллионам людей, которые буду смотреть кино. Насколько это этично? А представьте — вы приходите к врачу и раздеваетесь перед ним. И это транслируется по вебкамере на первом канале Латвийского телевидения...

- Вы к тому, что в своих фильмах тоже используете съемки скрытой камерой?

- Дело не в скрытой камере. Мы документалисты — вроде врачей, которые ваши откровения демонстрируют всем. А вы этих зрителей не видите. Поэтому огромное количестство людей не может быть документалистами. Тут нужен особый склад личности.

Продолжение следует. Во второй части интервью Виталий Манский делится мыслями о ситуации в Латвии и объясняет, почему переехал в нашу страну.