Панк-молебен во дворце "ВЭФ"

Если вы видели Петра Мамонова в кино, то знаете, что он потрясающий характерный актер, способный убедительно передать на экране метания русской души — кого бы ни играл: джазмена-алкоголика, стремящегося вырваться из постылой действительности ("Такси-блюз"), мудреца, заплутавшего во тьме ("Шапито-шоу"), праведника, раскаявшегося в страшном грехе молодости ("Остров"), хладнокровного вивисектора, который проводит эксперименты над людьми ("Пыль"). Ну а его моноспектакли "Есть ли жизнь на Марсе?", "Шоколадный Пушкин", "Дед Петр и зайцы", сыгранные на московских сценах, стали по-настоящему культовыми, собирая публику, далекую от театрального мира — фанатов панк-рока, студентов, бывших хиппи и прочих неформалов разных мастей.

Над постановкой "Как я читал святого Исаака Сирина" Мамонов работал шесть лет, искал подходящие жесты, интонации. А родился проект из предложения митрополита Иллариона сделать спектакль по его книге "Духовный мир преподобного Исаака Сирина", в которой описывается главный труд Сирина "Слова Подвижнические".

"Меня эта книга поразила наповал, потому что еще никогда в жизни я не испытывал такого шквала любви, нежности к человеку, именно ко мне. Мы же все думаем, что Бог — это что-то такое про можно-нельзя. А это совсем не так.

Бог — наш отец, а мы его дети. Он нас любит, прощает, зовет к себе", - говорил Мамонов о спектакле.

В последние годы образ дедушки панк-рока и записного юродивого Мамонов сменил на амплуа христианского проповедника. Он ведет отшельнический образ жизни, а в интервью признается, что читает только Евангелие и христианскую литературу, и интересует его сейчас прежде всего общение с Богом. Судя по шоу, представленному в Риге, общение это очень интенсивное. Но вот вопрос — стоило ли выносить его на публику? И если стоило, то зачем?

Мамонов появляется на сцене в образе священника в черной сутане и под шум моря начинает торжественно читать молитву, слова которой трудно разобрать — во всяком случае с последних рядов (акустика ли зала тому виной, или плохая настройка звука?). Что-то о грехе, о благодати... В следующей сцене артист резко меняет регистр, представая в образе чудаковатого мужика в ватнике, который укрывает табуреточки оранжевыми тряпками того же цвета, что одеяния буддистстких монахов.

В третьей сцене нам начинает казаться, что перед нами творец, создающий мир на наших глазах, причем самыми примитивными средствами: на голубое полотно налепит красный полукруг и пару лучей — вот вам небо и солнце. Прикроет эту красоту красным полотнищем с желтым кругом — получается кровавый закат. И так весь спектакль: каждый номер как новый клип, но все объединены общей темой — разговором со всевышним.

Для своих перевоплощений артист использует нехитрый прием: переодевается за стенкой деревянной будки, построенной посреди сцены. То он деревенский дед, что-то чинящий во дворе под пение птиц, то шаман, бьющий в бубен, выкрикивая что-то о нечестивцах, то мистический рыбак в красной тоге, то как дерево раскачивается на ветру, то скользит на деревянных платформах (намек на шпалы?) под грохот невидимого поезда. И каждый выход сопровождается чтением молитв, или наставлений. Некоторые из них Мамонов произносит спокойно, но чаще кричит, дергается, корчится, как бы пытаясь достучаться до небес. И когда ближе к финалу непонятные раскрашенные идолы появляются на сцене — это воспринимается как грозное предупреждение "не сотвори себе кумира".

Но большую часть спектакля смотришь с недоумением, задавясь вопросом — и зачем он это делает? Казалось бы, если человеку нужны молитвы, он идет в церковь, или молится наедине с собой. А тут музыка (смесь джаза и техно) заглушает слова молитв и то, что вытворяет актер на сцене не проясняет, а, наоборот, затемняет смысл слов. Куда проникновеннее звучали со сцены собственные стихи Мамонова, куда сюрреалистичнее и мрачнее — его музыкальные композиции, исполненные в конце спектакля. Как мне показалось, достучаться до большей части рижской публики артисту не удалось — слова разбивались о стену непонимания, люди косяками тянулись к выходу. После спектакля одни жаловались на плохо отстроенный звук, других покоробило содержание. Третьи, видимо, шли на Мамонова, чтобы развлечься, а развлекать нас он не собирался.

Он просто хотел поделиться тем, что перевернуло его жизнь, показать нам, из каких разных и не всегда возвышенных состояний мы обращаемся к Богу, как стараемся докричаться до небес, сколько человеческого, суетного, греховного в себе на этом пути нам нужно преодолеть.

Но, скажем честно, многие ли из нас хотят сегодня это услышать? Ведь нелестно так получается, неприятно порой. И благостности мало и умиротворения не приносит. Нам ведь проторенные пути подавай: хочешь просветлиться, иди в храм. Хочешь развлечься — в театр. А тут ни то, ни другое. Но именно это - третье - так необходимо, потому что выбивает нас из привычной колеи, задает вопросы, на которые нужно самим искать ответы. А это ли не задача настоящего искусства?