Борис Акунин: расплачиваться будет русский народ. Который сегодня ликует

– Вы решили отойти в сторону и ждать изменений вдалеке. Разочаровались в попытках повлиять на власть иными методами? И насколько ваше решение изменит ваш привычный уклад жизни – вы ведь и раньше, кажется, значительную часть времени проводили вне России?

– Да, я уже лет десять живу между Россией и Европой. Но начиная с декабря 2011 года (первые выступления на Болотной площади. – Ред.) я почти все время проводил здесь. У меня было ощущение, вероятно ошибочное, что от этого есть какая-то, пусть микроскопическая польза для дела. Однако последние полгода мы – люди вроде меня, – что называется, «живем, под собою не чуя страны».

Страну под собою сейчас «чует» Путин,

и каждодневные «пол-разговорцы» про этого новоявленного «кремлевского горца» мне ужасно надоели.

– Не прошло и трех лет с первых выступлений на Болотной. В декабре 2011-го все чувствовали небывалый подъем... Вы и сами, помнится, рассказывали, что проехали 500 км по заснеженной Франции, чтобы успеть на самолет и оказаться в гуще событий в Москве... Три года для истории ничтожно малый срок. Как вы думаете, почему так получилось, что от свежести и подъема за это время ничего не осталось?

– Тогда, в декабре 2011 года, у меня возникло ощущение, что у России появился шанс на государственную и общественную эволюцию. Что многие в моей стране хотят того же, чего всегда хотел я: нормально работающей демократической системы с разделением власти на законодательную, исполнительную и судебную. Движение «За честные выборы» и «Лига избирателей» были про это, а вовсе не про революцию или захват власти.

И еще я, конечно, надеялся на разумность или по крайней мере инстинкт самосохранения правящей группировки. Это был для них шанс на постепенный, цивилизованный уход. Что называется, все бы остались живы, здоровы и свободны. Увы. Поколебавшись, режим решил пойти по другому пути:

усиления самодержавной власти, полицейских строгостей и всяких прочих ограничений.

Насчет общенародного опьянения – тут загадок, по-моему, нет. Мы – народ с историей тяжелой, многолетней наркотической зависимости,

которая называется «имперский синдром».

Болезнь развивалась не один век. Вроде бы в девяностые годы потихоньку начали с этой иглы слезать. И вот главврач вкалывает выздоравливающему лошадиную дозу привычной «дури». Разумеется, начинается головокружительная эйфория. К сожалению, что бывает после наркотического опьянения, известно.

– И кто может изменить ситуацию? Путин? Олигархи? Народ? Или надо дожидаться, пока все само не разрешится? Как вы написали, буду приезжать и смотреть, не изменилось ли что в России...

– Система власти, не способная на эволюцию, все равно рано или поздно сменяется, но только уже не эволюционным, а революционным путем. Это аксиома.

Вы представляете себе Путина, уходящего в отставку? Я – нет.

Будет держаться за власть, сколько сможет. Долго ли сможет – вопрос. Зависит от количества ошибок, которые он еще сделает. И главным образом от того, когда в казне кончатся деньги платить за эти ошибки.

Полагаю, все станет разваливаться, когда окажется нечем платить пенсии, зарплаты бюджетникам. Специалисты говорят, что резервов хватит года на два, максимум – на четыре. Расплачиваться за все, как обычно, будет народ. Тот самый, который сегодня бурно ликует. Как только он перестанет ликовать и всерьез задумается о происходящем, появится шанс. Но не раньше.

– Шанс на что? Вы же сами только что сказали, что «болотные» уповали на власть. Что народ может сегодня демонстрировать вольнолюбивость, а завтра так же оживленно поддерживать власть в ее начинаниях. За счет чего возможно оздоровление, если все в итоге сходится на власти, а она, как вы же сами и признаете, сама не уйдет. Да если и уйдет, оппозиция – мы это видели – не может договориться, и ее лидеры так же неуступчивы в своих амбициях, как и власть.

– Когда я говорю «появится шанс», я имею в виду шанс сменить систему без крови и гражданской войны. Да, большинство россиян сегодня, на мой взгляд, одурманены. Но дурман проходит. Как известно, нельзя дурить очень большое количество людей очень долго. И я уверен, что довольно скоро общественные настроения двинутся в другую сторону. Мы ведь на нашем веку видели такое уже не один раз.

Хуже всего будет – этого я очень боюсь, – если ситуация догниет до настоящего социального взрыва.

И тогда – по сравнению – киевский Майдан покажется милым пикником.

А еще вот что. Я не говорил, что «болотные» уповали на власть. Нет, мы давили на власть пытались достучаться массовым протестом до ее заплывших мозгов. Давили так сильно, что она с перепугу отгородилась ОМОНом и кучей запретительных законов. Истории они не знают, вот что.

– И последний вопрос: как, на ваш взгляд, можно закончить ту ситуацию, что развернулась на Украине? Что должен сделать Путин или Порошенко? Еще не поздно? Или уже пройдена точка невозврата?

– Точек невозврата много.

Отношения между Россией и Украиной испорчены на м­ного лет.

Судьба Крыма тоже подвешена бог знает на сколько. Но сейчас надо не мечтать о возврате к норме, а просто перестать убивать людей. С той стороны и с этой стороны все свои, все наши.

Прекратить огонь. Скомандовать всем к­азенным пропагандистам, разжигающим ненависть: «Назад! К ноге!» Помочь людям, которые остались без дома. А уже потом долго и бережно залечивать раны.

Сказано

«Я хожу сейчас по московским улицам, смотрю на людей, слышу обрывки разговоров (дача, первое сентября), и накатывает жуть. Не видят, не хотят знать, не задумываются. Люди не виноваты. У них своя жизнь, свои обычные заботы. Но слепота, безмыслие и равнодушие в такие моменты истории дорого обходятся.

Мою страну ждут тяжелые испытания.

Наверное, даже более тяжелые, чем те, через которые проходит сейчас Украина. Вот как я оцениваю последние и не последние события. И вы не представляете, как мне хотелось бы ошибиться.

С путинской же Россией у меня нет точек соприкосновения, мне чуждо в ней всё. И находиться здесь в период всеобщего помутнения рассудка мне стало тяжело. Поэтому эмигрировать я, конечно, не намерен, но основную часть времени, пожалуй, начну проводить за пределами. Трезвому с пьяными в одном доме неуютно. Буду периодически навещать – смотреть, не заканчивается ли запой. А «частью того, что называется Россия» я останусь, в этом смысле экспатриация уж точно невозможна. И Россия, которая является частью меня, тоже никуда не денется».

Б. Акунин, в своем блоге в «Живом журнале»