Латвийский тенор: В Латвию я приезжаю совсем не за гонорарами

«Где работаю, там и снимаю квартиру»

Сегодня на Западе уже не дискриминируют исполнителей из Восточной Европы? Когда-то ведь им платили чуть ли не на порядок меньше, чем своим?

Я не стремлюсь зарабатывать больше, чем я зарабатываю сегодня. Никакой дискриминации, если сравнивать с коллегами, не ощущаю. То есть знаю, что мои гонорары достойные. Ведь наши гонорары — это авторские, нас приравнивают к соавторам, потому что композитор написал. Но мы это исполняем и вкладываем в это часть себя.

И домой, в Латвию, я приезжаю совсем не за гонорарами, как понимаете.

В последнее время ваш график складывается так, что два раза в году работаете в Метрополитен-опера, и по одному разу — в лондонском Ковент-Гардене, в Париже, в «Ла Скала», в Стокгольме. Это так?

Да. И в Латвии, наверное, набирается два месяца в году. Где работаю, там и снимаю квартиру. Например, в Нью-Йорке и в Лондоне — одну и ту же всегда. Сейчас в Милане буду в первый раз снимать. Когда работал там минувшей весной, жил на озере Гарда, и каждый день нужно было ездить на работу за 130 километров.

Кстати, в Нью-Йорке у вас намечается весьма продолжительный рабочий цикл?

Да, весной пою там «Аиду», и потом уже каждый год буду ездить два раза. Есть предложение партии Тристана в музыкальной драме Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда» на 2017 год. Но надо подумать, ведь столько еще итальянского не спето! И «Андре Шенье» Джордано, и «Адриенна Лекуврер» Чилеа, и «Джоконда» Понкьелли... Поэтому браться за немцев пока как-то и не хочется. Тем более, что есть немецкий тенор Йонас Кауфман, который их прекрасно исполняет.

Гергиев работает в западном стиле

В Большом театре вам пока удалось выступать лишь в рамках гастролей ЛНО?

Да. Понимаете, они не планируют на годы вперед. К тому же в России много хороших певцов, у них своя труппа хорошая. Поэтому если что-то случается, они мне звонят — и я никогда не свободен в такой момент! С другой стороны, Валерий Гергиев работает уже в западном стиле и планирует на дальнюю перспективу. И в феврале прошлого года я с ним прекрасно пел во Франкфурте, а в июне — на питерском фестивале «Звезды белых ночей», в концертной постановке оперы «Отелло». Осенью наш «Отелло» был в Роттердаме. И вот в июле этого года я с ним выступаю на ежегодном Международном музыкальном фестивале в швейцарском горном курорте Вербье — там у нас первый акт того же «Отелло» с Аней Нетребко...

Часто ли вас приглашают на русские партии?

Нет, к сожалению. Сегодня в моем активном репертуаре Герман на русском языке в «Пиковой даме» и Дмитрий в «Борисе Годунове». В «Борисе» я дебютировал года два назад в Метрополитен-опера, больше он пока даже и не предвидится, так что можно потихоньку забывать. Германа хотят слышать достаточно часто — и Венская государственная опера, и Ковент-Гарден, где «Пиковую даму» прекрасно ставил Антонио Паппано.

Большую роль в жизни солирующего исполнителя играют музыкальные агенты?

У меня с 2003 года есть постоянный агент. Это человек, который внимательно читает контракты и просто проверяет все до запятой. И напоминает: «Саша, у тебя 20 января начинаются репетиции в «Ла Скала»... Скорее, менеджеры играют большую роль. Те, которые ведут певцов, думают об их карьере, их пиаре, то есть о том, чтобы публика их легко узнавала. Но это зачем — еще больше работать, быть еще более знаменитым? Чтобы на тебя на улице пальцем показывали? Поверьте, это не очень приятно. Хочется в Нью-Йорке зайти в ресторан и просто заказать все, что хочется, чтобы не заглядывали в тарелку — а что он там ест. Есть ведь вещи приватные.

Разве вас не узнают?

Узнают, конечно. В Германии жду поезда, человек подходит: «Знаете, а я вот вчера слушал...» В Женеве иду по улице, вдруг ко мне обращается девушка: «А вы оперный певец, да? А я вас вчера слушала, спасибо вам большое!» Приятно. В Нью-Йорке подходят. Американцы вообще особый народ, для них не существует барьеров. Как дети — хватают, останавливают, самое разное о тебе говорят и тут же спрашивают твое мнение о других певцах... Мы в Латвии так не привыкли, у нас другая ментальность, здесь тебе стараются говорить только хорошее. (Смеется.)

Труба зовет — и конь несется

Вообще, интересная с вами история. Врачи считали, что связки у вас бас-баритона, стали вы солистом как сопранист, а ваш постоянный педагог Маргарита Груздева пестовала из вас тенора?

Вопрос тут в силе и напоре голоса и в том, куда тебя определят. Сегодня, например, в хор меня вы в тенора не посадите. Чтобы не выделяться, в хоре я должен бы петь в баритонах, потому что краска у меня баритональная, но по диапазону это тенор. И все более драматический. Пока голос молодой, в нем больше мягкости, но сегодня западные критики пишут, что у меня он приобретает такой серебряный металлический оттенок.

Не чувствуете ли себя рабом собственного голоса?

Абсолютно не чувствую. Возможно — рабом определенных обстоятельств. Иногда приходится работать, когда совсем не хочется: «О-о-о, опять надо идти, опять все одно и то же!» Но выходишь на сцену, и ощущение такое... Знаете, как армейский конь: походная труба зовет — и он уже несется! А что касается судьбы... Есть, наверное, какое-то предназначение, я его исполняю. Судьба — это жизнь. Вот так я живу, работаю, пою. Забочусь о других. И о моей старой рижской тетушке, и много о ком...

Александр, в этом году у вас два творческих юбилея — 15 лет назад вы стали оперным солистом и 10 лет прошло с того момента, как началась ваша международная карьера. А когда и как вы поняли, что станете профессиональным певцом?

Знаете, если бы не музыка, не голос, я бы пошел в биологию, конечно. И, возможно, стал бы биологом. Или — врачом, лечил бы людей. В последних двух классах своей Рижской 63-й школы я уже серьезно готовился к поступлению на биофак в университет. Вся эта захватывающая литература была перечитана — и Джой Адамсон, и Джеральд Даррелл...

Но и музыка была со мною всегда. Родители у меня верующие, ходили в церковь, и я пел в церковном хоре. Вообще, вся семья поющая — и мама, и четыре моих брата, и сестра. (Самый младший брат Андрей, так вообще профессиональный музыкант, скрипач, живет в Лос-Анджелесе. — Н.М.)

Музыке я учился постоянно, и как-то она все переборола и повела за собой. В школу им. Язепа Медыня сначала я поступал на саксофон. Но не получилось, а ведь играл бы сегодня как саксофонист! Но судьба подталкивала меня к пению. Год я заочно отучился в Рижском Международном библейском институте (дипломированный миссионер!), а на следующий поступил в Медыня уже на вокал...

Конечно, понимал, что буду петь в хоре, и уже выступал с «Благовестом», даже регентствовал в церкви. Но о сольной карьере и не помышлял. Оказалось, что я могу больше. И вот 1 марта будет ровно 15 лет, как я стал солистом ЛНО (с 1 марта 1998 г.).