Дюмон относится к тем избранным режиссерам, кто вводит в обиход новые ритмы и развивает язык кино.Ещё на фестивале в Канне эта картина вызвала взаимоисключающие оценки: от “невыносимо длинно и скучно” до “это шедевр, сравнимый с полотнами Курбе, это сама реальность”.
Самый радикальный и самый новаторский фильм Бруно Дюмона принципиально отличается от всего, что было ранее: никаких постмодернистских игр, никаких визуальных эффектов. Вместо иронической дистанции по отношению к сюжету, персонажам и стилю - откровенность и обнаженность. Жестокость и бесстыдство камеры: невыносимо длинные кадры, невыносимо долгое молчание, невыносимое отчаяние.
В абсолютно равной степени
сводящий с ума, претенциозный, гипнотический и трансцендентный фильм Дюмона – минималистский очерк о браконьере и сельской девушке,
в котором происходит от силы дюжина событий, но все они неизгладимо отпечатываются в памяти. В этом талант режиссера: в фильме незначительные события обретают глубокий и, пожалуй, религиозный смысл. Но все же главная ценность фильма состоит в его гуманистическом посыле, в его спасительном чувстве примирения с бесчеловечностью, оставляющем шанс и дальше жить в этом мире.
Избавление
В программе «Балтийской жемчужины» новый фильм известного французского кинорежиссера Брюно Дюмона”Вне сатаны», премьера которого прошла в мае на Каннском кинофестивале, пишет кинокритик Дмитрий Ранцев.
Новый фильм Брюно Дюмона «Вне Сатаны» – это шедевр. Такое ожидалось. И, как предполагалось, это шедевр, разрушающий наши представления о выдающихся кинолентах, избавляющий нас от подобных представлений. Уж слишком необычный взгляд на то, каким образом должно развиваться экранное взаимодействие эстетического и этического, предлагает французский режиссер.
Подспудно вовлекаясь в перипетии упомянутого взаимодействия, зритель оказывается один на один со зрелищем столь необычным, что происходящее на экране уместнее именовать антизрелищем – ведь оно лишено большинства привычных, общепринятых киношных подпорок. Впрочем, лучше говорить не об отрицании, а об избавлении…
В сценах секса начисто отсутствуют завитушки эротического псевдожанра. А религиозные и мистические аллюзии, которых режиссер не пытается избежать, существуют в поле столь мощного экранного напряжения, что основанные на знаковых структурах интерпретационные интенции заранее обречены.
Многие интересные и актуальные режиссеры в последние 10–15 лет исследовали природу насилия. Пожалуй, Брюно Дюмон одним из первых избавил эту тему от дидактичности, прямолинейности, однозначности. Поняв, что любая декларативность, на каком бы уровне она ни творилась (от монтажных изысков до нравоучительных выводов), убивает истинность размышлений о нравственности. Тех, которые может осуществить кинорежиссер. Тех, которые являются его поступком.
Итак, что остается после перечисленных и не перечисленных категорий отсутствия в фильме «Вне Сатаны»? Остаются всевозможные крайне неудобные вопросы, которые зритель вынужден задавать себе. Даже если он этого не хочет. Даже если этого не осознает. При этом невероятно важно, в какой эстетической почве произрастает благостное семя нравственного дискомфорта.
То, что принято относить к эстетике, в фильмах Дюмона является тотальным перекраиванием всех канонов экранной формы. В результате зритель при просмотре картины «Вне Сатаны» имеет уникальный шанс соприкоснуться с сугубо этическим веществом, в которое превращаются эстетические опыты режиссера. Стоит отметить, что в этом фильме режиссер выходит к новым творческим вершинам – впервые (а это его шестой полнометражный фильм) у Дюмона наблюдается своеобразная хореографичность его антизрелища. Движения актеров и камеры, сопоставления с другими движениями, созерцательностями и эмоциональными взрывами, переносы визуального центра тяжести, стыки различных категорий действий, вычленение в пространстве топографичности и задействование ее в драматургических линиях – все это выстроено и ритмически организовано с невероятной легкостью и даже некоторой самоигральностью.
Мастерство режиссера заключается в том, что он сумел удержаться на тонкой грани и подчинить достигнутую парадоксальную легкость своему пониманию «нравственной эстетики». Результат – еще более мощное напряжение и еще большее ощущение подспудной катарсичности, которая не вырывается спасительным оргазмом (что было бы приближением к дидактичности), а продолжает бередить зрителя.
Кроме того, случилось очередное приближение к очевидно искомому Дюмоном такому пониманию визуального, в котором для усваивания картинки не требуется вербальное посредничество. Многие тревожащие вопросы фильма «Вне Сатаны» остаются без ответа, но иногда один лишь ракурс, удивительно точный и естественный, все объясняет практически невозможным и оттого завораживающим способом.
Во многом ради того, чтобы прочувствовать, как такие объяснения в принципе непереводимы в слова и как необъяснимые вещи порождают душевный отклик, и стоит посмотреть «Вне Сатаны». Но еще в большей степени – чтобы ощутить благостность дарованного актом искусства этического дискомфорта, пережить его как событие, приближающее нас к экзистенциальной осмысленности.
